Евгений Лукин - Раздолбаи космоса, или Гений кувалды

Приподнялся рывком, ища глазами табельное оружие. Лохмотья с сержанта как бы сдуло разрядом, и теперь он лежал на стеклисто посверкивающем полу голенький – что твой младенчик. Пистолета нигде видно не было. «Мусорка» деловито подъедала разлетевшиеся обрывки милицейской формы.

Рядом, болезненно кряхтя, ворочался Крест.

– Б-бельмондо ты н-недоделанное! – страдальчески крикнул он Василию, поднимаясь на колени. Плетеные на манер корзины штаны местами расплелись, так что теперь Кресту приходилось их придерживать, чтобы совсем не развалились. – Звонил же без булды: н-надзорка пасет!

– Что, Крест, опять щелчок заработал? – послышался спокойный насмешливый голос, и Василий оглянулся. Шагах в пяти стоял и, склонив голову к плечу, с любопытством смотрел на них морщинистый незнакомый мужикашка в кольчужно посверкивающем короткоштанном полукомбинезончике.

Подергиваясь, как контуженный, Крест повернул голову к вновь прибывшему и, злобно обложив его запинающимся матом, поковылял прочь.

Тот лишь ухмыльнулся ему вослед. Потом сочувственно оглядел Василия.

– Ну что, Вась, ожил? Пойдем колпачок налью – поправишься…

По гнутым соломенно поблескивающим стенам помещения не правильной формы (другого определения Василий так и не смог подобрать) порхали цветные блики. Морщинистый, похожий на алхимика Пузырек, обдаваемый то мертвенно-ртутным, то розовым полусветом, что-то там поправлял в своем аппарате.

– Да никакой он, по-моему, не блатной, – хмуро говорил Василий. – Так, приблатненный…

Пузырек оставил в покое змеевик, обвивавший поросшую инеем трубу, и обернулся, отогревая дыханием замерзшие кончики пальцев.

– Не, блатной-блатной, – сказал он. – Как одежка на нем расползаться начала, мы прямо ахнули. Весь как есть в татуировке. Разве что на лбу ничего не выколото…

– Гляди-ка! – подивился Василий. – А куда ж она потом делась? Слиняла, что ли?

С колпачком в руке он сидел на… Честно говоря, непонятно на чем сидел. Вроде бы прямо на воздухе, загадочным образом отвердевшем вокруг толстого кабеля, разлегшегося над полом смоляной змеей. Чресла Василий обернул белоснежной простынкой, которую ему насовсем отдал Пузырек. Запросто можно было вообразить, что пьешь водку в предбаннике какой-нибудь правительственной сауны. Со светомузыкой.

– Да не то чтобы слиняла… – Пузырек достал из висящей на растяжках плетенки что-то вроде прозрачного целлофанового рукава полуметровой длины. – Ты Машу Однорукую еще не встречал?

– Это… в хрущевке?

– Да нет. Та – кукла Маша. А это Маша Однорукая…

– Погоди, – сказал Василий. – Ты мне про куклу сначала…

Пузырек туго натянул целлофан за уголки и одним движением заварил донышко, проведя кромкой по тонкому, как нить, световоду. Получился пакет.

– Про куклу ты вон лучше Лешу Баптиста спроси… Или нет, не надо, не спрашивай. Опять смурной станет, в запой уйдет – ну его…

– Так баптисты ж не пьют!

– Ну это смотря какие баптисты… – уклончиво ответил Пузырек и заменил полный пакет пустым, не потеряв при этом ни капли драгоценной влаги. – Короче, увидишь Машу – сам все поймешь…

Он наклонился над свернувшейся на полу карликовой молочно-белой глыбой, смахивающей слегка на человеческое ухо. Извлек из выемки туго налитую целлофановую дыньку, по которой катался крупный пузырь воздуха, и, разматывая горловину, направился к Василию.

– Давай-ка еще плесну…

Василий протянул маленькую прозрачную пиалу, и Пузырек без промаха наполнил посудинку всклень. Себе тоже плеснул – на донышко.

– Где стопарики берешь? – полюбопытствовал Василий.

– Да с той стороны кабель такой, стеклянный вроде… – Рука с пиалушкой качнулась в сторону устремленной ввысь рощицы световодов. – Потом покажу… Перережешь – он срастаться начинает, ну как бы смолой оплывать… Чуть оплывет – а ты этот наплыв возьми да и подковырни. Как раз такой вот колпачок и отшелушится…

– А простынка откуда? – Василий ухватил в щепоть краешек белоснежной материи.

– А это уже, видишь, от другого кабеля обмотка. Надрезал, отмотал сколько надо – и носи на здоровье…

Василий ошарашенно взглянул вверх, где ныряли в мерцающую паутину светоносные стволы.

– Так, а вдруг они ведут куда-нибудь, кабели эти! Пузырек ухмыльнулся.

– Понятно, что ведут. Но раз начальство не против… Будь здоров, Вася!

Оба выпили. Пузырек подал гостю капсулу салатного цвета – закусить.

– Вот ты говоришь – начальство… – сказал Василий. – Ну а где оно, начальство-то? Я слышал, с хозяевами никто и не встречался даже…

– Да как… – Пузырек в затруднении почесал за ухом. – Кое-кто врет, что встречался…

– Ну а сам-то ты как считаешь? Кто они вообще?

– Хозяева? – Пузырек усмехнулся загадочно и поднял на гостя мудрые нетрезвые глаза. – А так считаю, что надзорки – это наши хозяева и есть.

– Надзорки? – Василий был поражен. – Так они же мусор убирают!

– Ну и убирают, – согласился Пузырек. – И кормят. И щелчка дают, если что не так. Чем не начальство?

Василий попытался собраться с мыслями – и не смог.

– Слушай, плесни-ка еще, – попросил он севшим голосом. – Если не жалко, конечно…

– А чего жалеть? – сказал Пузырек, охотно выполняя просьбу. – Я по первому разу завсегда бесплатно угощаю…

Глаза его вдруг затуманились, наполнились грустью.

– А вот кто бы спросил, мне-то каково пришлось… – со вздохом молвил он. – Я ведь сюда, Вася, первым попал. Никого здесь еще не было, только мартышки эти прыгали, камушки долбали… Ну вот представь: один! Ни души кругом! И сам, можно сказать, голый – трусы да майка, я ж в окно от участкового прыгал…

– А этаж? – поинтересовался Василий.

– Какой в частном секторе этаж! Первый…

– Что ж они под окном никого не поставили?

– Ну вот не догадались, значит. А тогда еще, как назло, пьяный указ вышел, загребут – не отмажешься. Сбежал, короче. Вылез из тарелки: мама родная!

Куда занесло… – Пузырек выпил, не чокаясь, и долго качал головой, – Ладно. Сообразил что к чему, тоже камушки долбать начал. Долбал-долбал… Ну не может быть, думаю, чтобы в тюбиках у них одна только жратва! Не-а, ни черта! Потом прикинул: а красные-то тюбики – сладкие, стервы! Чистый сахар! Ага, думаю, теперь бы еще дрожжец… А жил в «конуре». Один. Пустая она тогда была, гулкая…

– Пустая? – встрепенулся Василий. – А Маша? Ну, кукла эта…

– Маша – потом… – отмахнулся Пузырек. – Ты слушай… И вот сижу это я однажды, как сейчас помню, в «конуре» один-одинешенек и думаю: эх, змее-вичок бы… Представляю его себе так, знаешь, подробненько… И вдруг гляжу: мать честная, образуется! Представляешь – образуется! Прямо из воздуха!