Эндрю Николл - Добрый мэр

— Тогда я пошла, — сказала Агата.

— Да, конечно. Приятного аппетита.

И Тибо углубился в изучение содержания лотка для входящих документов, пока Агата не вышла на лестницу. Он подождал, прислушиваясь, потом подошел к двери кабинета. Да, она точно ушла. Он выглянул за дверь и посмотрел на ее стол. Там ее тоже не было.

Тибо вышел в коридор, ведущий на черную лестницу. Если бы он спустился вниз, то вышел бы мимо стеклянного закутка Петера Ставо на площадь. Но он пошел вверх, минуя плановое управление, инженерное управление, секретариат, отдел лицензий и отдел увеселительных мероприятий. Через три пролета ступеньки стали маленькими, лестница сузилась и вскоре уперлась в дверь, на которой не было никакой таблички.

Тибо достал из кармана связку ключей, нашел нужный, открыл дверь и вошел в небольшую комнату с белыми стенами. На полу лежала пыль от осыпающейся штукатурки. У стен стояли приставные лестницы, ведра и еще какие-то предметы неясных очертаний, завернутые в серую ткань. Четыре деревянные ступеньки вели к еще одной маленькой двери. Тибо поднялся по ним и вышел в огромное небо. Синева окружила его со всех сторон, точь-в-точь как мою статую, в одиночестве стоящую на самой верхушке собора. Синева неба над головой переходила в синеву моря, и там, посередине, виднелось темное пятнышко — наверное, возвращающийся в гавань паром.

Синева.

Он посмотрел вниз, на площадь, стараясь разглядеть среди голубиных стай и направляющихся в кафе служащих силуэт Агаты, ее походку. И он нашел ее — она сидела на бортике фонтана, откинувшись назад и подставив лицо солнцу. Сумочка и контейнер для еды стояли у ее ног.

Добрый мэр Крович смотрел на нее, на ее голубое платье, на голубой эмалированный контейнер, на синеву бескрайнего неба, отраженную в воде фонтана, и ему казалось, что нет ничего ярче, чем свет ее голубых глаз — словно их было видно с такого расстояния, — и он вдруг прошептал слово «лазурь». С Тибо такое иногда случалось. Без всякой видимой причины в его голове иногда всплывали красивые слова. Лазурь, сирокко, кариатида. А в другое время какое-нибудь слово, наоборот, могло вдруг выпасть из памяти. «Как же называется колонна в виде женской статуи?» — пытался вспомнить он, но слово «кариатида» никак не хотело вспоминаться. Тогда он говорил себе: «Похоже, я старею. Начинаю выживать из ума».

В последнее время он обнаружил, что между бровями у него стали расти толстые колючие волосы — справиться с ними было непросто. Кроме того, недавно он попытался сбрить нежелательные волоски, заведшиеся в ушах, но попытка была неудачной: он чуть было не истек кровью. «Старею», — вздыхал Тибо.

Но в такие моменты, как сейчас, в те моменты, когда он смотрел на Агату Стопак и мог позволить себе не отрывать от нее глаз, Тибо не думал о старости.

Порыв ветра обвил вокруг него флаг Дота. Тибо взял его за уголок и поцеловал. Когда он отпустил флаг, его взгляд был по-прежнему устремлен на Агату.

Вскоре часы собора пробили вновь. Служащие и продавщицы, а вместе с ними и Агата стали возвращаться на свои рабочие места. Когда Агата вошла в кабинет, добрый мэр Крович уже сидел за столом, там же, где она его и оставила. Газета, раскрытая на недоразгаданном кроссворде, пустая кофейная чашка и крошки печенья красноречиво свидетельствовали о том, как он провел это время.

— Вам нужно лучше питаться, господин мэр, — сказала Агата, сметая крошки в руку.

— Вечером поем как следует.

— Обязательно. Вы хотели написать два письма. Займетесь этим сейчас?

Она сходила к своему столу за записной книжкой, села на зеленый стул напротив Тибо, и он продиктовал ей письма к главному инженеру и начальнику управления культуры и искусства.

— Как вы думаете, нужны нам в музее люди, которые открывают посетителям двери? — спросил он.

— Больше они ничего не делают?

— Кажется, ничего.

— Я не уверена. А сколько мы им платим?

— Не знаю. Поэтому и хочу поговорить с начальником управления.

— Ну, — неуверенно сказала Агата, — с одной стороны, мне не хочется, чтобы люди теряли работу, но с другой стороны, как налогоплательщик…

— Да-да, именно так и я подумал.

— Еще один вопрос, и я определюсь со своим мнением. А в городском музее Умляута есть такие служащие?

— Крайне важный вопрос, проникающий, как обычно, в самую суть проблемы! Непременно надо будет спросить об этом у начальника управления.

День тянулся медленно. Тикали часы, стрекотала пишущая машинка, Агата готовила кофе. Принесли вечернюю газету. Заглянув в нее, Тибо порадовался, что его персону вытеснила с первой полосы новость о пожаре на ликероводочном заводе Арнольфини. Никто не пострадал, производство планируется возобновить уже завтра. Утренняя газета все еще лежала на столе, в кроссворде осталось неразгаданным одно-единственное слово, гордо возвещавшее пустыми клеточками о своем триумфе.

— Моя бабушка всегда говорила, что утром не следует смотреть в окно, — сказала Агата.

— Да, потому что нужно же будет чем-то заняться вечером. Спасибо, госпожа Стопак, мне всегда нравилась эта шутка.

— Сейчас, кстати, у вас будет, чем заняться. Уже почти пять. Не забыли о бракосочетании?

— Нет, не забыл. Девушка с паромной пристани. Как ее зовут?

— Катарина.

Пока Тибо надевал пиджак и поправлял галстук, Агата взяла газету с кроссвордом.

— Двадцать четыре по вертикали — импи. Боевое построение зулусов называется импи.

— Как-как?

— Импи.

Тибо восхищенно покачал головой.

— Я несколько часов ломал голову над этим словом. Откуда вы его знаете?

— Я вообще очень много знаю.

— Да, я не сомневаюсь. Вы, госпожа Стопак — гордость нашей городской системы образования. Значит, Катарина?

— Катарина.

— И?

— И Симон. У нее рыжие волосы и платье ей немного мало. Он — прыщеватый мальчик, который никак не может понять, как он во все это ввязался. Все данные, как обычно, изложены в анкетах.

— Катарина и Симон. Катарина и Симон. Что ж, пригласите их.

— Иду, — сказала Агата и вышла из кабинета все той же легкой плавной походкой, которая восхищала Тибо не меньше, чем ее способность решать кроссворды.

Вскоре Агата вернулась, ведя перед собой участников церемонии. Тибо достал из шкафа деревянный пюпитр и встал за ним, под городским гербом с моим улыбающимся изображением. Он и сам улыбался, приветствуя жениха и невесту, только вот их лица что-то были невеселы.

Тибо посмотрел на хмурую пухлую Катарину. Все в ней было какое-то неудачное: неудачное платье, неудачный подбородок, неудачные ноги, напоминающие ножки бильярдного стола, неудачный оттенок рыжих волос. Неудачная девушка. Она шла за неохотно переступающим ногами юношей, Симоном, подталкивая его перед собой, чтобы тот произнес в присутствии мэра нужные слова. Его лицо было все в прыщах, вызывающих в памяти библейские описания гнойных язв, — среди нас, праведных созданий, такая катастрофа на лице встретила бы осуждение как безвкусная демонстрация чрезмерного рвения. Одет он был в зеленый костюм явно с чужого плеча.