Эндрю Николл - Добрый мэр

Такси, покачиваясь, въехало в заблаговременно открытые ворота. Тибо поцеловал Агату и укрыл ее одеялами.

— Я вернусь через несколько часов. Веди себя очень тихо. Не шуми и попытайся уснуть. Так время пройдет быстрее.

Когда Тибо закрывал ворота, из дверей гостиницы показалась полная женщина в черном платье.

— Вы господин Крович? — спросила она. — Мы вас ждали.

Впервые за двадцать три года Тибо назвали просто «господином Кровичем», так что сначала он улыбнулся, и только потом ответил:

— Да, это я, — и вошел в гостиницу.

В гостинице «Царица Катерина» Тибо не отказался бы провести весь остаток жизни. Это здание с низкими потолками, прокопченное не хуже знаменитой местной селедки, было погружено в полумрак, однако в окна его сквозь зеленоватые выщербленные стекла пробивался отраженный морем свет и танцевал на стенах. Воздух полнился песней волн, криками чаек и всепроникающими ароматами, исходящими из кухни госпожи Лешмич.

— Вы как раз к обеду, — сказала она, усаживая гостя за стол у камина, в котором что-то бормотали во сне угольки. Тибо съел горячие пирожки с мясом, вкусный хлеб и отличный сыр, запил это все крепким красным пивом, удовлетворенно вздохнул и уснул.

А вот Агата, запертая в машине, не смогла уснуть, как ни старалась. Она улеглась на широкое заднее сиденье, свернулась калачиком в яме, продавленной Емко, но уснуть не получалось. Некоторое время она лежала, уткнувшись носом в обивку и вдыхая запах кожи, людских седалищ и мириад крошек от печенья, что угнездились в щелках между подушками; потом села и выглянула в узкий просвет между шторками. Стекло запотело от ее дыхания, нос оставил круглый след. В гараже, бывшем когда-то конюшней, было темно и пыльно. Из-под старинных деревянных ворот пробивался желтоватый свет, но он был слишком устал и слаб, чтобы добраться до углов. Агате был виден кирпичный пол и колеи, оставленные в нем колесами карет, которые заезжали сюда и выезжали назад с тех самых дней, когда изобрели подкову. Кроме того, на полу там и сям лежали соломинки, занесенные ветром, а также ржавые банки и садовые инструменты, которые всегда пробираются в гаражи. Вот и все. Смотреть не на что. Тибо ушел каких-то десять минут назад, а ей уже скучно. Агата пересела к другому окну. Там тоже ничего не было, только стена и старый мешок на гвозде. Скучно. Не на что смотреть. Нечего понюхать. Не с кем поиграть. Скучно.

«Какой, черт побери, в этом смысл? — спросила она сама себя. — Какой смысл быть собакой, если нельзя веселиться?»

Она просунула нос в полукруглое окошечко в перегородке, отделяющей заднее сиденье от места водителя, пытаясь обнаружить какие-нибудь следы, оставшиеся там от пребывания Тибо, но безуспешно: только запахи старого сукна от фуражки таксиста и табака из его трубки. Нет Тибо. Нет любви. Пахнет одиночеством.

Агата поборола желание завыть, три раза повернулась кругом на своих одеялах, превратив их в подобие пирожного-корзинки из тех, что продавались в кондитерском отделе магазина госпожи Октар, тихонько хныкнула что-то вроде «Тибо» и улеглась, положив подбородок на кожаную подушку.

Шли часы. Полоска солнечного света под воротами ненадолго расширилась, потом снова сузилась и пропала. В такси стало совсем темно, но Тибо проснулся только тогда, когда первые посетители стали сходиться в бар, захлопала дверь, а по каменному полу тихо зашуршал принесенный ветром песок.

Госпожа Лешмич улыбнулась ему из-за стойки.

— Похоже, вы здорово устали.

Тибо протер глаза тыльной стороной ладони.

— Сколько времени?

— Самое начало седьмого. Не желаете ли еще пива? А может быть, рома? Наш ром славится на весь остров.

Тибо выпил кофе без рома («Может быть, чуть попозже») и заявил:

— Пойду распакую саквояж.

Когда он направился к двери, завсегдатаи бара склонились поближе друг к другу, по всей видимости, обсуждая появление в их глуши нового лица.

Агата нетерпеливо ждала его в темной машине. Тибо скормил ей несколько прибереженных печений.

— Еще несколько часов, и мы двинемся в путь. Сегодня замечательная ночь для морской прогулки. К утру будем дома.

Сказав это, Тибо снова поцеловал Агату в нос, взял саквояж и отправился назад в гостиницу.

Распаковывать вещи он не стал — просто поставил саквояж на кровать и провел следующие несколько часов в баре, сидя у окна и глядя на море, на волны, на далекие паруса. В восемь, когда на горизонте сгустились тучи, он попросил госпожу Лешмич упаковать ему еды для ночной рыбалки и вышел «подышать свежим воздухом».

Во дворе никого не было, а в машине сидела раздраженная Агата, едва не обезумевшая от скуки.

— Я пришла к выводу, что быть собакой — все равно что снова стать маленькой девочкой: все время жди взрослых, все время делай, что они говорят!

— Но мне казалось, что именно этого ты и хотела. Я думал, ты хочешь жить в моем доме, чтобы я приглядывал за тобой.

— Я совсем не это имела в виду. Я торчу здесь целый день! Сколько можно?

— Еще один только час. Совсем чуть-чуть, — пообещал Тибо.

Взяв узел с ее одеждой, он поспешил через голые дюны на самую оконечность мыса, которую не видно было из гостиницы.

— Мне больше не нужны эти вещи! — сказала Агата.

— Но мы не можем их здесь оставить — найдут. Они должны исчезнуть вместе с нами.

Спрятав узел в кустах, Тибо обернулся. Там, откуда он пришел, стояла темнота, и ни один огонек не указывал дорогу назад.

Близилось время отъезда. Тибо медленно подошел к гостинице, зашел в свой номер и оделся потеплее.

— Хорошая ночь для рыбалки, — сказал он госпоже Лешмич. — Готовы ли мои бутерброды?

Хозяйка гостиницы протянула ему голубой эмалированный контейнер, очень похожий на тот, что Агата купила на Замковой улице, и две бутылки пива.

— Плывите на оконечность мыса, господин Крович, мой вам совет. Там наши ребята ловят самую жирную рыбу. Лодка привязана у нашей маленькой пристани. Вам помочь?

Тибо скромно отказался от помощи, с улыбкой пожелал хозяйке гостиницы спокойной ночи и поспешил в гараж к Агате.

— Тебе снова придется пробежаться, дорогая. Жди меня на оконечности мыса, я скоро буду.

Тибо снова поцеловал Агату в нос, посмотрел, как она скрывается в дюнах, и, набросив на шею оба одеяла, направился к пристани.

Отплыть от нее оказалось непросто. Тибо никогда не занимался греблей, и мысль о целой ночи в море наводила на него ужас. Он нервничал, и это было заметно. Когда он усаживался на среднюю скамью, лодка подпрыгивала и качалась, да и вставить весла в уключины получилось далеко не сразу. В окнах гостиницы виднелись головы посетителей бара. Стараясь не выглядеть перепуганным, Тибо оттолкнулся от пристани.