Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать

Он подошел к поднявшемуся навстречу Бертовину:

— Пойдем?

— Идите, я еще Хлодия погоняю.

— Тогда и мы подождем.

Рамон разлегся в траве. Эдгар с четверть часа наблюдал, как Бертовин занимается с Хлодием, потом растянулся рядом.

— Слушай, все не получается спросить — что за история была со спасенной девой?

— Дагобер наболтал?

— Он.

— Вот у него и спроси.

— «Спроси», — хмыкнул Эдгар. — Он со всеми сквозь зубы общается или только я удостоился такой чести?

— Не обращай внимания, фамильная спесь. Племянник короля, а тут приходится общаться с…

— С ублюдком, — закончил молодой человек за собеседника.

Тот вынул изо рта стебелек.

— Плюнь и разотри.

— Тебе легко говорить.

Рамон приподнялся на локте, взглянул в глаза брату. Медленно произнес:

— Да. Мне легко говорить. Хочешь поменяться?

— Прости.

Тот кивнул, снова опустился в траву. Сощурился, когда выглянувшее из-за облака солнце резануло лучом по глазам.

— А история вышла совершенно дурацкая. Никого я не спасал. Глупышка наслушалась легенд о великих подвигах и девах, наравне с мужчинами сражавшихся за родину. И когда мы вошли в город и начался бардак, натянула порты…

— Порты?

— Одежда, увидишь, объяснять неохота. Словом, пока старшие братья готовились оборонять дом, эта деваха вылезла в окно из комнаты, куда ее, младшенькую, заперли, и отправилась воевать.

— Девчонка? — не поверил Эдгар.

— Говорю ж тебе, там другие женщины. И в их балладах и в самом деле нередки истории о том, как девушка надевает мужскую одежду и идет мстить за родителей или возлюбленного.

— Много навоевала?

Рамон рассмеялся:

— Коня напугала, зараза, своей рогаткой. Я сперва думал — мальчишка, велел было заголить зад, да выпороть как следует. Потом чувствовал себя полным дураком.

Когда безразличие, навалившееся после смерти брата и посвящения, миновало, Рамон обнаружил, что зол на весь мир. На господина… герцога, навязавшего оруженосцем балованного сынка. На самого оруженосца, который только о бабах и думает. На Бертовина, который то некстати лезет с советами, то не дозовешься, да еще каждый день заставляет заниматься с мечом, точно воспитанник по-прежнему мальчишка. На проклятых язычников, не сдающих город, несмотря на голод и болезни. Иной раз в помощь горожанам пускали по течению бревна с привязанной едой в кожаных мешках, но до цели она добиралась редко, чаще посылки вылавливали осаждавшие. Чуть ли не каждый день в сети, расставленные поперек течения, попадались лазутчики, пытавшиеся или пробраться в город, или, наоборот, выбраться. Все как один говорили о том, что гарнизон ослаб от голода и болезней. Но не сдавался.

Пехота, простолюдины, уже начинала роптать — мол, они гибнут в бесплодных штурмах, пока благородные отсиживаются в лагере. А кто, скажите на милость, раз за разом перехватывает и разбивает войска, которые язычники отправляют на подмогу осажденному городу? Впрочем, разве кто-то когда-то дождался от черни благодарности?

Очередной штурм Рамон тоже принял с раздражением: все как всегда, вперед пехота, а рыцарям остается лишь скучать в очередном бесплодном ожидании. Но, вопреки обычному, гарнизон почти не сопротивлялся. И распахнувшиеся наконец ворота, казалось, стали совершенной неожиданностью для самих осаждавших.

Рамон ожидал боя на городских улицах, града камней из-за углов и потоков кипятка с крыш — словом, всего того, о чем пишут в летописях, повествующих о взятии городов. Все оказалось куда будничней — и страшнее. После того как вырезали последних защитников стен, а те, кто не погиб, отступили в глубину узких улиц, стало понятно, что сопротивляться больше некому. Рыцарь со своим копьем проезжал мимо лежавших тут и там изможденных тел, на которых не было ни единой раны: похоже, что хоронить умерших от голода уже давно некому. Где-то впереди изредка слышались звуки битвы, и оруженосец несколько раз попытался было сказать господину — мол, а мы что же, там воюют, но после того, как Рамон на него рыкнул, — умолк. Потом на них из-за угла вылетела недобитая дюжина солдат, одна из оборонявших город. Но лучники копья не зря ели господский хлеб, и треть нападавших легла, даже не успев подойти на расстояние рукопашной, а остальных зарубили быстро и без потерь. Дагобер, добравшийся до вожделенной битвы и даже сумевший взять жизнь врага, держался распустившим перья кочетом. Рамон мрачно радовался, что глухой шлем не позволяет людям видеть лицо их господина — потому что самому было пакостно до невозможности.

Вот этот сдавшийся наконец город с полумертвыми жителями — так на самом деле выглядят те подвиги и слава, о которых складывают легенды и поют песни? Доносящиеся из-за домов крики, запах гари и трупы, трупы, трупы — свежие и старые вперемешку. После той ночи, что порой возвращалась в кошмарах, Рамону приходилось сражаться — но в тех битвах все было понятно: враги нападают, нужно защищаться. А сейчас не покидало ощущение совершенной, невыносимой бессмысленности происходящего. Полтора года осады, погибший Авдерик — ради кривых улочек с обшарпанными стенами? Что он вообще здесь делает?

Прилетевший невесть откуда камень заставил шлем зазвенеть. Следующий угодил в голову коню, тот взвился. Чудом не свалившись на булыжник, Рамон обуздал скакуна, огляделся. Командовать нужды не было — вездесущий Бертовин углядел, откуда летят камни, и воины копья уже выбивали дверь дома. Внутри оказалось пусто, хозяева то ли попрятались в погреб, то ли еще куда делись. Через несколько минут воины приволокли с чердака упирающегося ребенка. Рамон не слишком-то хорошо разбирался в детях, чтобы навскидку определить, сколько лет найденышу. Меньше десяти, наверное. Длинный, не по росту, кафтанчик, слишком широкие, спадающие штаны — забавно одеваются эти язычники, — кургузая шапчонка, все норовящая сползти набок, перемазанное паутиной и пылью личико с запавшими щеками и глаза перепуганного волчонка.

Бертовин протянул нож, слишком тяжелый для детской руки:

— Еще и пырнуть пытался, гаденыш.

Рамон покрутил в руках трофей, разглядывая тонкую резьбу на рукояти слоновой кости. Клинок покрывала причудливая вязь, которая появляется, когда сталь многажды перековывают в несколько слоев. Дорогая вещь, очень дорогая. Украл? Юноша пригляделся к найденышу: кафтанчик из тонкой, хорошо выделанной шерсти, а исподняя рубашка и вовсе шелковая.

— Кто ты такой?

Ребенок не ответил, замотал головой.

— Он же не понимает, — влез Дагобер.

Рамон выругался. Ну и что прикажете с этим делать?

— Вояка хренов… — Он сунул нож в седельную сумку. Кто разоружил, того и трофей, но не сейчас же это выяснять? Вечером можно разобраться и выкупить у воина оружие.