Дмитрий Емец - Огненные врата

– Как лучше, муравейчик ты мой недодавленный? На стульчике с колесиками? А ежели исчо батарейку приделать – можно хучь в самый Гурзуф катить!

Багров вздрогнул. Откуда старуха все знает? Про то, чтобы раздобыть коляску с аккумулятором, они с Иркой говорили дня два назад. Качали по Интернету всякие каталоги, а затем залезали на форумы инвалидной техники, где то же самое продавалось гораздо дешевле. И про море говорили!

– Отстаньте от нас! Чего вы к нам лезете?.. Ирке хорошо! – сказал Матвей жалобно.

– С чего бы это? Ага… значит, она все-таки ждет от своего света воздаяния?

– Лучше чего-то ждать, чем не ждать ничего, – не выдержал Багров.

– Ну хорошо. Она ждет… И пусть себе. А ты-то готов ждать? – сухо спросила Аида Плаховна.

– Не ваше дело!..

– Опять грубишь?

– И всегда буду грубить! Вы уже говорили с ней. Она отказалась, – сказал Матвей.

– Она отказалась не от ног, а от моего предложения! – поправила Мамзелькина. – Не хочешь смертью работать, и не надо, чистюля ты эдакая! Но неужто ты думаешь: она и впрямь ног не хочет? Не обрадуется, если ты ей их на тарелочке с золотой каемочкой принесешь?

Мамзелькина наклонилась к нему и, обстреливая Матвея шариками кисловатой слюны, горячо зашептала:

– А про ножки ты подумай, некромаг! Самые красивые подберу!.. Тебе какие нравятся-то? Подлиннее или покруглее? Не стесняйся, только шепни! Тут недавно танцовщица из ночного клуба взяла да с подоконника ласточкой сиганула! Грустно ей чагой-то на белом свете стало. И чего не жилося? И храсавица, и умница, и мужчинки хвостиком ходили!..

И Плаховна мерзко подмигнула. Багрову дико захотелось врезать Мамзелькиной по черепушке. Не столько потому, что старуха была откровенно мерзка, сколько потому, что ее слова все-таки просачивались в сердце. Их спор в машине, начавшийся как ссора, все больше напоминал заговор. Заговор против Ирки и ее дороги к свету. И Матвей улавливал эту грань. Его, по сути, вербовали как союзника мрака и предателя.

Не в силах сдержаться, он ударил ладонью по сигналу. Резкий длинный гудок переполошил весь двор. Толпа оглянулась на него как на ненормального, не уважающего человеческую смерть. Опомнившись, Матвей оторвал ладонь от сигнала и, высунувшись, жестом показал, что все в порядке.

– Ты с ответом не спеши, обмозгуй все! Тута тебе не Торопыжеское царство! На-кась вот, возьми! Надумаешь – сломай ее, я и явлюсь! – Мамзелькина сунула сухую ручку в рюкзачок и протянула Багрову нечто маленькое, желтовато-вытянутое, непонятно страшное.

– Что это? – спросил он с замиранием.

– Эх ты, а еще некромаг! Бери, не сумлевайся! Обычная детская косточка… Ох, годы мои годы, усе болит… спину ломит… – старушка взяла рюкзачок и, кокетливо охая, вылезла из машины.

Матвей сидел, вцепившись в руль, и смотрел, как Мамзелькина бодро трюхает по двору, закинув за спину рюкзак и держа в тщедушной ручке укутанную брезентом косу. Люди, которых она случайно задевала, на миг застывали и, дрожа, делали быстрый шаг назад. И ни один потом не мог объяснить, почему отскочил.

Аида Плаховна почти затерялась, когда Багров выскочил из машины:

– Что вы хотите за ее ноги? Даром вы ничего не делаете! Хотите, чтобы я стал смертью вместо вас? – крикнул ей вслед Матвей.

На него оглянулось человек десять. Что за странный парень? То сигналит как сумасшедший, то предлагает кому-то стать смертью. Старушка обернулась. Она едва открывала рот, но Матвей отлично слышал ее слова:

– Смертью? Ишь ты, куда замахнулся! Не удержать тебе моей косы, некромаг. Не по рукам она тебе, – сказала она с усмешкой.

– А Ирке удержать? – недоверчиво спросил Матвей.

Старушонка с особой уклончивостью пошевелила головкой. Багров был потрясен. С внутренней безошибочностью он ощутил, что Мамзелькина уважает Ирку и даже где-то побаивается ее . Недаром и новые переговоры о ногах она вела не с самой Иркой, а с ним, Матвеем. Аида Плаховна боится слабую Ирку, уже полгода как лишенную всякой магии! Ирку, которая сама не может сделать ни шагу и худые руки которой едва приподнимают тело над поручнями коляски! Невероятно! Мамзелькина видела в Ирке равную себе!

«Она и в прошлый раз хотела, чтобы Ирка была смертью… Только Ирка! Я для нее вообще никто!» – вспомнил Матвей.

– Так что вы хотите за ее ноги? – снова крикнул Матвей.

Ему было безразлично, что на него смотрит целая толпа.

– Самый пустячок возьму. Камень Пути, – охотно откликнулась старушка.

– ЧЕГО??? Его не вытащить!

Плаховна лихо дернула плечиком.

– Не трясись, болявый! Вытащу! Моя коса не скальпель, на нее михробы не садятся! Это она для дураков городских коса! А здеся вот острие, это лезвие, это обушок! Здеся пятка, шипик, кольцо. Ну а туточки косовище с рукояткой!

В голосе у Мамзелькиной послышалась несвойственная ему скрипучая нежность.

– Думаешь, в прошлый раз Мировуд тебе камень вставлял? Он рядом стоял, пока я трудилась! А сердчишко я тебе другое подберу. У меня недавно бегун-марафонец взял чагой-то да в машине не пристегнулся. Не сердце – сплошной мускул. Сорок километров пробежишь – ни разу не задумаешься!

– Не согласен!

– Подумай, милок! – манила Плаховна. – Первым сортом все обделаем! Только Ирке своей ничего не говори! Если она скажет твердое «нет», тут уж я никак не смогу ножки ей дать. Не приживутся они, хоть на клей сажай.

– А так сможете?

– Так смогу. Понимаешь, голубок, любовь соединяет двух людей в одного и открывает лазеечки… Ну бывай, болезный, не кашляй! Пошла я арбайтен делать!

«Менагер некроотдела» поправила рюкзачок и, прищелкнув пятками кроссовок, сгинула. Ее коса, состоящая из пятки, обушка, шипика и прочих чудно звучащих деталей, исчезла чуть раньше милейшей старушки.

Лучший комиссионер мрака Тухломон вышмыгнул у станции метро «Новокузнецкая» и некоторое время потолкался в очереди за квасом, пытаясь раздуть ссору.

– Вы что одними руками и деньги берете, и квас наливаете? Почему тому лысому больше?.. А мне что, одна пена? А девушка куда лезет? Вы ее раньше тут видели? – орал он.

Но, увы, раскисшая от жары очередь была настроена миролюбиво, и вообще стояло только три человека. Поняв, что любезного ему скандала не будет, Тухломон зевнул, закатил глазки и, показав всем, как он смертельно обижен, поволок ноги в сторону рядом расположенной «Третьяковской». Тут, во дворе жилого дома, сразу за храмом сщмч. Климента, папы римского, у Тухломона был оборудован тайник. В тайнике хранились зажиленные эйдосы, которые комиссионер вот уже несколько веков потихоньку утаивал от своего начальства.