Дмитрий Емец - Огненные врата

– Что с тобой? Тебя кто-то обидел? Кто? – грозно спросил Евгеша, обнимая ее.

Катя отстранилась. Она ошалело смотрела на Мошкина и морщила лоб.

– Не знаю! – сказала она, икая.

– Но тебя же что-то напугало?

– Ничего меня не пугало! Отстань! – повторила Катя и, снова прижавшись к его груди, заплакала.

Она то икала, то всхлипывала, то кашляла, производя не меньше шума, чем наливная песчаная баржа, шедшая из Углича. Длинное удилище Мошкина с плеском упало в воду.

– Елы-копалы! Как же хорошо, что у меня нет девушки!.. Ути, мой маленький! Иди к папочке! – Чимоданов поцеловал в разинутый рот покрытого слизью здоровенного подлещика.

К десяти вечера погода начала портиться. Вначале сухие, беззвучные молнии долго рассекали небо где-то над Волгой. Мало-помалу тучи сползлись к каналу, и вот уже первая тяжелая капля – совсем еще одиночная, пробив листву, упала на босой палец Евгеши Мошкина.

– Это же дождь, да? – спросил Евгеша.

Минуту спустя вопросы у него иссякли. Все забились в палатку и затащили внутрь рюкзаки, бросив снаружи удочки и садок с прыгающей, жадно дышащей дождем рыбой. Палатка выла, стонала и раздувалась как парус. Несмотря на то что тент нигде не примыкал к палатке, а швы были тщательно промазаны силиконом, один угол все равно оказался в луже и поплыл, и Чимоданов, ругаясь, полез наружу копать ножом защитный ров.

Вернулся он мокрый и сразу нырнул в спальник. Спустя две минуты его могучий храп перекрывал даже рев бури.

– Выволоките его кто-нибудь из палатки! – взмолилась Катя.

– Подчеркиваю! Ты что, себя любишь больше, чем меня? – сквозь сон строго произнес Чимоданов и, повернувшись на другой бок, захрапел, уже не просыпаясь.

– Выволоките его! – повторила Катя.

– Это его палатка! – растерялся Евгеша.

– Ну и что? Я так больше не могу! Я его консервным ножом ткну! Или загрызу ночью! – пригрозила Катя.

– Зачем загрызать? Есть и другие методы! – Ната склонилась над Чимодановым, нежно зажала ему двумя пальцами нос и нажала на точку в центре лба. Чимоданов выгнулся во сне и захрипел. Его лицо стало фиолетовым от прилившей крови. Храп прекратился.

Арсений смотрел на Нату с ужасом. Он уже жалел о том, что в длинные зарубежные командировки неженатых мидовцев не берут.

– Ты его убила? – спросил он, дрожа.

Ната потрогала Петруччо пульс на шее.

– Слегка, – сказала она и, зевнув, громко застегнулась в своем спальнике.

Засыпая, Катя долго смотрела на прогибающийся от тяжести дождевых струй полог палатки и все пыталась что-то вспомнить – что-то испугавшее ее, мрачное, но никак не могла сосредоточиться. Мысль ускользала, точно она нашаривала кусок мокрого мыла.

– Возьми меня за руку! – попросила она у Евгеши.

Мошкин послушался.

– Это твоя рука? – уточнил он на всякий случай.

– Нет, твоего дедушки! – прошипела Вихрова с другой стороны. – Спи давай! Замучил, баран!

– Наташа! – умоляюще произнес мидовец. – Я же просил тебя: без этих слов. А вдруг нас пригласят на прием?

Снаружи продолжало грохотать. Гроза и не думала прекращаться.

Не прошло и часа, как длинный клинок безжалостно располосовал палатку, и три тела в спальных мешках – Наты, Чимоданова и Евгеши – были небрежно брошены одно на другое. Катя и мидовец Наты Вихровой остались в палатке. Дождь заливал их, затекая в прорезь, но они не открывали глаз, погруженные в магический сон.

Мошкин сел. Со стороны он походил на здоровенного червяка. Рядом, ругаясь, ворочался в мешке Чимоданов. Ната уже расстегнула «молнию» и теперь определяла, кого поблагодарить за то, что ее положили головой в лужу.

Близкая молния двойной слитной вспышкой плеснула на полнеба, голубым светом залив канал. Ната увидела Тухломона. С ним рядом стояли два стража из Нижнего Тартара, а в стороне угадывался кто-то незнакомый, насквозь мокрый, но презирающий дождь. На Нату он смотрел с любопытством, улыбаясь тонкими губами. Лицо у него было такое же подвижное и богатое на выражения, как и у самой Вихровой. Молния погасла, и он исчез.

Приотставший гром ударил так сильно, что у всех зазвенело в ушах. Полная воды кастрюля, стоявшая на подставках газового баллона, качнулась и тяжело опрокинулась на ноги Вихровой. Ната мгновенно забыла о странном юноше и негодующе завизжала.

Некоторое время ее благосклонно слушали, а потом Тухломон ласково попросил у стражей мрака:

– Можно вас поднапрячь, молодые люди? Я так не могу! У девушки синдром опережающего оратора.

– Звук? – догадался Бурцель. – Я и сам собирался!

Его бородка прилипла к подбородку, как мокрая котлета.

Тартарианец протянул руку к лицу Наты и повернул пальцы против часовой стрелки. Ната продолжала вопить, однако вместо своего голоса слышала только шуршание. От ужаса она закричала, но ее громкий крик прозвучал как едва различимое «пик!». А еще Ната ощутила, что приросла к земле. Так и стояла истуканчиком. Только и могла, что шевелить губами и моргать.

При вспышке очередной молнии Бурцель мрачно уставился на Чимоданова с Мошкиным, однако те вели себя уравновешенно и синдромом опережающего оратора не страдали. Тухломоша достал коробочку и нежно подышал на крышку.

– Буду краток! – сказал он вертлявым голоском. – У вас были большие силы и большие возможности. Теперь они у одного Мефодия. Разве это честно? Родились все в один день, а потом у троих все отняли, а одному оставили. Справедливо, я спрашиваю?

Чимоданов и Мошкин помалкивали. Ната и рада была бы ответить, но не могла. Тухломоша вновь подышал на коробочку и открыл ее.

– Раз свет не собирается восстанавливать справедливость – это сделает мрак. Здесь кольца – по одному на каждого. Наденьте их, и они будут исполнять ваши желания!

Вихрова перестала беззвучно вопить. Мошкин с Чимодановым переглянулись, однако за кольцами никто не потянулся. Тухломон засуетился.

– О да! Я понимаю! Я не учел ваш отрицательный опыт! Вашу выработанную годами интуицию! Вы привыкли, что каждый артефакт мрака имеет подвох! Да, каюсь, так и есть! Ваши желания будут исполняться… за счет сил Буслаева.

– Подчеркиваю! То есть всякий раз, когда мы будем использовать перстни, силы Мефа станут убывать? – уточнил Чимоданов.

Тухломоша вздохнул:

– Ну да… ну да… Так и есть! Но это не так важно. Меф же у нас богатенький. Забрал с Прасковьей на пару то, что по праву принадлежало только вам!

Мошкин не любил, когда при нем лгали, однако правду защищал робко:

– Он же не забирал, нет?

На слабого собеседника можно подействовать двумя способами: или притянутыми за уши аргументами, или откровенным криком. В этом случае сознание спорящего отключается. Этим способом уличных разводил и воспользовался Тухломон.