Юлия Фирсанова - Возвращение

– Какая у меня в последние дни обширная культурная программа. Вчера первая экскурсия в тюрьму, сегодня первая казнь.

– Раньше не доводилось присутствовать или не хотелось? – заинтересовался Гиз.

– Хотеть не хотелось, да и зрелище это в моих землях редкое, – почесала я нос.

– У вас нет преступников? – удивился Кейр, не отличавшийся особым оптимизмом и верой в лучшие качества людей.

– Навалом, – честно признала я. – Только в моей стране смертная казнь временно запрещена, во многих странах мира тоже, а там, где она остается высшей мерой наказания, почти нигде публично не проходит. Потому как считается негуманным зрелищем, пробуждающим худшие черты человеческой натуры.

– Так ведь если не казнить, мерзавцы последний страх потеряют?! – Бывший палач никак не мог взять в толк гуманистических тенденций современного общества.

– Статистика, которая знает все, а статистика, да будет тебе известно, – это просчитанное с помощью цифр явление, так вот, статистика показывает, что увеличения числа преступлений после отмены казни не происходит. Не знаю, правда это или вранье. Есть еще философская причина, – я припомнила дискуссии на семинарах, – образованные люди в моем мире говорят, что смертная казнь, по сути, животный инстинкт, позыв отдать зуб за зуб, кровь за кровь, это не наказание, а месть государства человеку. Убитый ничего уже не сможет понять и осознать, не принесет никакой пользы обществу, поэтому казнь как наказание – мера неприемлемая. Да и в случае судебной ошибки погибает невиновный. Конечно, с этими выводами согласны не все. Периодически после какого-нибудь особенно зверского преступления массы требуют возрождения смертных приговоров, да и самые отпетые гуманисты, когда нос к носу сталкиваются с нарушителями закона, чаще всего начинают петь по-другому.

– А ты сама? – задал вопрос Гиз.

– Думаю, правда есть в суждениях обеих сторон, – ответила я.

– Как это? – Лакс выглядел малость запутанным.

– Если бы мы умели читать в человеческих душах, если бы умели понять точно, почему совершено преступление, могли бы справедливо выбирать наказание для виновного. Кара должна стать равной злодеянию. А мучения преступника не должны быть компенсацией за страдания потерпевшего или убитого, это действительно больше похоже на месть – они должны сделаться конструктивным искуплением для самого виновного, – постаралась объяснить я ситуацию так, как чувствовала ее. – Убить проще простого – взмах меча, выстрел, яд, петля – конец все равно один, а вот сделать так, чтобы преступник пожалел о совершенном деянии и пожелал исправить, искупить содеянное, – это труд, и очень серьезный труд. В моем мире такое практически невозможно воплотить в жизнь, слишком несовершенны способы исследования человеческой натуры. Но, может быть, где-то подобное станет реальностью.

Губы Гиза (а киллер слушал меня очень-очень внимательно, без малейшей тени насмешки) сложились в успевшее опостылеть мне слово «служительница». Ладно хоть вслух ничего не сказал.

Пока мы беседовали, а Фаль носился над толпой, развлекаясь, народ все прибывал. К назначенному часу живое море самых разных, начиная с нищих и кончая разряженными в яркие роскошные ткани, людей колыхалось почти от самых стен тюрьмы и домов по краю площади до эшафота. Снова поразила меня царившая тишина: ни шепотка, ни разговора, ни обрывков брошенных фраз я не слышала, для такого количества народа это было равносильно тишине в осеннем лесу, когда явственно воспринимаешь шорох каждого листа.

Потом со стороны одной из центральных улиц, выходящих на площадь, раздались громкие звуки, похожие на бубен и барабаны. Людское море отхлынуло парой волн, пропуская нечто вроде громадного золотисто-багряного торта на колесах, запряженного шестеркой белых лошадей, укрытых густо расшитыми золотом попонами. «Торт» остановился перед самым помостом в кольце стражи. То ли традиции обязывали, то ли прибывший всеми силами стремился избегнуть контакта с простым населением. Но нам сверху все было прекрасно видно. Слуги, стремглав кинувшиеся к дверям подвижного сооружения, практически выкатили оттуда толстенного мужика в ядовито-голубом с багряными кружевами верхнем одеянии.

– Этот гамбургер на ножках и есть король Ланца? – разочарованно спросила друзей.

От монарха пусть даже небольшого королевства я ожидала более если не располагающей, то хотя бы приличной внешности. Вот английский принц Чарльз – такая страховидла ушастая, но сразу видны порода и воспитание. А этот! Если убрать с мужика нелепый костюм, похожий на наволочку от подушки, постиранную с набором пестрых носков, выглядел он как стопроцентный американец, всю жизнь питавшийся в фастфудах. Злополучный памфлетист Герг, проехавшийся насчет полноты монарха, не использовал в своем произведении приема гиперболы.

– Он самый, – кивнул Кейр.

– А что такое гамбургер? – в свою очередь задал вопрос подлетевший Фаль.

– Очень большой бутерброд из разрезанной пополам круглой булки, в середину которой запихиваются кусок мяса, сыр, салат, и все это удобряется жидкой красной приправой, – ответила я, пока не встречавшая тут ни помидоров, ни кетчупа.

– Похож, – заценил Лакс с усмешкой никогда не имевшего проблем с лишним весом создания.

– Теперь понятно, как господин начальник тюрьмы сделал карьеру, – раздумчиво согласилась я. – Его избрали по весу.

Тем временем вокруг «гамбургера», уснащенного обилием ювелирных изделий, как стая шакалов у падали, собралась кучка народа, выряженная почти так же богато, но с малость большим вкусом. Одеться хуже было практически невозможно. От массы заискивающих улыбок, приклеенных к физиономиям, и лебезящих интонаций мне моментально свело скулы гримасой отвращения. И кажется, не мне одной.

Рядом с толстяком Клементарием, перекочевавшим из кареты в самое большое кресло, встал худощавый юноша, выделявшийся в пестроте собрания темно-синим камзолом с черными панталонами и почти полным отсутствием ювелирных изделий. Несмотря на проблему с кожей (прыщами парниша мог бы торговать оптом!), серьезная мордашка его была вполне симпатичной, только очень печальной, точно у плакальщика на похоронах, а давно не мытые волосы обвисли скорбными темными сосульками.

– Принц Альвин, – заметив мое внимание, дал справку Гиз.

– Парню нужны хороший косметолог или регулярные купания в бочке с клеросилом, портить такую физиономию угрями преступление, – хмыкнула я и сказала громче: – Вьюноша, похоже, не разделяет кровожадных замыслов отца.

– Поговаривают, он был в приятельских отношениях с Кейсаром, – обронил Гиз, вновь проявляя поразительную осведомленность.