Юлия Фирсанова - Точное попадание

По сравнению с некоторыми моими современниками, Фелик пах даже весьма умеренно, а что аромат его парфюма больше походил на женский — тонкая цветочная нота, немного ванили и древесных тонов — так мне мужские запахи, изобретенные парфюмерами, вообще никогда не нравились. Стоило нюхнуть, и сразу невыносимо свербело в носу. А истинное «блаженство» наступало в чудесную летнюю пору, когда представители всех трех категорий мужеского пола и благоухающие дамы сходились в одной точке — душном общественном транспорте с заклинившими окнами. Вот это была пытка, перед которой бледнели все хитроумные изобретения средневековых инквизиторов и зверства фашистов!

Мы же, еще раз подчеркну, ехали с комфортом: благоухал лишь Фелик, и именно благоухал, а не вонял; от Лакса же и Кейра вовсе исходил запах нормальных, здоровых, и самое главное, чистых мужчин, куда более привлекательный, чем любые изобретенные ароматы. А Фаль, наверное, не пах никак. Кажется, у сильфов вообще не было собственного запаха.

Я глазела на снующий, прогуливающийся или деловито шествующий народ, любовалась местной архитектурой. Карета, ясное дело, катила не по трущобам, поэтому посмотреть было на что. Каменные или оштукатуренные в различные цвета скромные, но симпатичные дома, великолепные особняки, магазины или, выражаясь на местный манер, лавки на любой вкус, кошелек и нужду, рестораны и прочие общественные заведения, привлекающие внимание клиентов яркими вывесками и красноречивыми зазывалами. Мы, стойко игнорируя все соблазны, двигались к одной из центральных площадей Мидана. Туда уже должны были вынести из храма Гуинилы священный алтарь для проведения пышной церемонии помолвки, значащейся в списке брачных процедур под номером один.

По мере приближения к площади народа, причем народа празднично разряженного и праздношатающегося, становилось все больше, равно как и стражи, призванной следить за порядком. Что ж, все как у нас на каком-нибудь городском мероприятии, даже продажа сувениров, сластей и напитков на открытых развалах. Пожалуй, не хватало только карет «скорой помощи», зато всех остальных карет было в избытке. Но, наверное, Фелик действительно являлся не последним лицом в свите лорда Амрика, потому что нам освобождали дорогу. До самой площади мы доехали практически без помех. У храма размером с собор Василия Блаженного, но без куполов, отстроенного из бледно-голубых огромных плит неизвестного мне камня, украшенного только скульптурами у входа и барельефами в виде венков по фасаду, негде было и яблоку упасть.

Очень широкая лестница вела к распахнутым воротам из светлого дерева, на самой первой ступени перед входом стояло нечто массивно-прямоугольное, широкое, в две трети человеческого роста, занавешенное пока светлым платом с крохотными кисточками-колокольчиками, позванивающими от легчайшего дуновения ветерка. По правую и левую сторону от ступеней пространство было огорожено для собравшегося люда. Простой народ толкался на своих двоих, а для тех, кто побогаче и познатнее, были возведены деревянные помосты, ближе к храму обитые той же светлой тканью и разделенные на отдельные ложи с пологами, призванными прикрывать элиту от нескромных взглядов любопытных. В той ложе, куда мы пробрались, провожаемые завистливыми взглядами оставшихся без вип-мест и преувеличенно-сердечными приветствиями знакомых Фелика, стояли отнюдь не простецкие лавки, а скамьи со спинкой и мягкими подушечками. На них даже вышили веночки, букетики и символы богини — в соответствии с моментом.

Устроившись на зарезервированном месте, я подушки под спину и афедрон подоткнула, раз уж имелись в наличии, и принялась наблюдать за волнующимся в предвкушении развлекухи народом. Лакс снова сел рядом со мной, а Кейр не без сожаления остался стоять — ради лучшего обзора. Тяжек телохранительский долг!

Кроме нас, прочей публики, среди которой затесались даже балаганщики, а также охраны, на площади наличествовали и обряженные в бледно-голубое (один в один оттенок храмовых камней) девушки и юноши с букетами живых цветов в руках и веночками на головах. Фелик объяснил, что это послушники храма.

Мало того что молодежь согнали на мероприятие, так они еще должны были петь хвалебный гимн богине а-капелла и заниматься техническим обслуживанием церемонии. Хотя, судя по разрумянившимся или, напротив, бледным от волнения ланитам, послушников эта перспектива ничуть не угнетала. Что ж, уважаю, уважаю, сама бы я уже через пять минут бдения на солнцепеке начала поминать «тихим добрым словом» всех ответственных за взваленную на меня общественную нагрузку, раздумывать, как скоро эта маета завершится, и попутно искать возможность сделать ноги. Но у этих ребят не было октябрятского детства, пионерского отрочества, субботников, демонстраций и иных нагрузок, видно, поэтому они так искренне радовались предстоящему мероприятию. Я же порадовалась за них и за себя, на этот раз наблюдавшую за «парадом» из личной ложи, и сосредоточилась на происходящем. Напротив наших помостов через всю ширину площади были воздвигнуты другие такие же. Как я поняла, на нашей стороне сидели «друзья жениха», потому как в ложе чуть ли не у самого храма восседал багроволицый толстенный дядька с донельзя самодовольным, несколько нервным лицом, огромной золотой цепью на шее, наряженный в пышные одежды павлина. Словно он одновременно бурно ликовал, старался скрыть свое ликование под маской важного довольства и дергался от сомнений: а вдруг чего пойдет не так? Женщина рядом с ним, тоньше в обхвате как минимум впятеро, была одета в строгое синее с голубыми вставками платье и являлась воплощением гордой радости наседки, разродившейся страусиным яйцом. Ее высокая прическа, нашпигованная брошами, лентами и бусами, вздымалась ввысь Вавилонской башней и столь же опасно кренилась, вызывая у меня нехорошие предчувствия: если прическе вздумается рухнуть, не оторвется ли от тела и голова?

Фелик объяснил, что эта очаровательная парочка — счастливые родители невесты: бургомистр с женой. Вокруг них соответственно расселись и продолжали сновать многочисленные друзья, прихлебатели и городская элита от аристократов до купцов. Созерцать это мельтешение в голубых тонах (каждый счел своим долгом нацепить хоть голубую ленточку во славу Гуинилы) мне надоело довольно быстро, я начала нетерпеливо ерзать и мысленно требовать «продолжения банкета». На моей памяти вообще ни одно из торжественных мероприятий не начиналось вовремя, и время, на которое обыкновенно откладывалось событие, было прямо пропорционально его важности. Я уже даже задумалась, а может, вся эта петрушка из-за того, что у нас нет монархии, а соответственно вежливость королей осталась в прошлом и пунктуальность перестала быть жизненно-важной ценностью. Сама-то я даже на свидания сроду не опаздывала, а парней, которые не приходили в назначенный срок, бросала без раздумий. Зачем мне трепло? Но, к счастью, Мидан был городом в монархической стране, и помолвка, пусть скоропалительная и странная, началась именно тогда, когда говорил Фелик, то есть ровно в полдень.