Даниил Аксенов - Герои умирают дважды

Терсат долго готовился к тому, чтобы временно покинуть столицу. Он плел сети сплетен и слухов, использовал верных людей, вербовал дополнительные силы, льстил, сетовал, выражал озабоченность и в конце концов сумел убедить верховного жреца в том, что турнир в графском замке заслуживает пристального внимания на самом высоком уровне. В ход пошли даже смерти наследников мужского пола, которых до сих пор никто не сумел объяснить!

Вообще в последнее время любое мало-мальски значимое событие не обходилось без надзора жрецов, и у Терсата был выбор: либо одна из двух провинциальных ярмарок, либо этот турнир. Жрец, обожающий состязания, конечно, выбрал турнир.

Терсат прибыл в замок в приподнятом настроении и сразу затребовал список участников (не только для дела, но и для того, чтобы продумать ставки: жрец был азартен). Фаворитов было двое: ан-Суа и ан-Котеа. Спутник Терсата худощавый Илеа, посвященный четвертой ступени, побился об заклад с одним торговцем, что победит ан-Суа. Конечно, жрец сделал это не сам (еще чего не хватало!), а через подставное лицо, предусмотрительно взятое с собой (авторитет надо блюсти), но ставка есть ставка. Этим грешным делом развлекались многие жрецы.

Хотел сделать ставку и Терсат, но… решил повременить. Что толку ставить на фаворитов? Вот если бы найти темную лошадку, тогда можно за каждый вложенный золотой получить и два и даже три. В дополнение к своим недостаткам жрец был еще не чужд тяги к стяжательству.

Он принялся расспрашивать о других активных участниках и быстро натолкнулся на имя Ролта ан-Орреанта. Означенный молодой человек прославился бесподобной речью за ужином, а также запоминающимся песенным выступлением. Илеа рекомендовал сделать перед именем Ролта пометку «Нужно проверить», но Терсат настоял на «Сомнительно». Помощник верховного жреца стал приглядываться к молодому выскочке. Второе место, взятое Ролтом на состязании копейщиков, укрепило Терсата в его правоте. Перед именем ан-Орреанта появилось решительное слово «Нет». Терсат быстро сделал ставку (один к восемнадцати) и негласно принял Ролта под свое покровительство.

Однако вскоре пришли неприятные вести. Жрецам подбросили записку, в которой утверждалось, что сын барона ан-Орреант осквернил в своей комнате статую Зентела.

Терсат был вынужден заняться этим делом, несмотря на явный убыток. Перед именем Ролта было поставлено «Нужно проверить», в его комнате произвели обыск и по результатам (обнаружение статуи Зентела с обугленной головой) схватили слугу, который понес явный бред.

К моменту возвращения Ролта в замок Терсат находился в плохом расположении духа. Ан-Орреант никак не походил на жреца пришлого бога обмана — тому бойцы такого уровня не нужны. Но факт осквернения налицо, а это — долгое разбирательство и… потеря многих золотых. Терсат даже слегка встрепенулся, отвлекаясь от мыслей о потере, когда ему сообщили, что прибыл Ролт и требует аудиенции.

Терсат распорядился немедленно привести сына барона, и господин ан-Орреант вошел твердым уверенным шагом с выражением возмущения на лице, которое сделало бы честь лучшему трагическому актеру.

— Ваша благость, — Виктор низко поклонился, — простите меня за вторжение и за мою сдержанность в изъявлении восхищения — увы, я всегда робею перед могущественными жрецами великого Зентела. Сегодня я узнал, что пал жертвой низкой клеветы, подлого заговора и поспешил предстать перед вами, чтобы выяснить все немедленно. Ваша глубокая мудрость в сочетании с милосердием, о которых уже ходят слухи и, я уверен, скоро пойдут легенды…

Илеа и Терсат переглянулись. Оба жреца сидели на роскошных высоких графских стульях с красными спинками. Слушатели не перебивали Ролта, полагая, что тот вскоре перейдет к сути, покончив с вводной частью. Но, к изумлению жрецов, господин ан-Орреант никак не мог остановить своих восхвалений служителей Зентела. Он говорил и говорил. О том, что рад, счастлив, восхищен, поражен, обнадежен, что теперь может спокойно умереть, когда удостоился столь высокой аудиенции, что смерть ему уже не страшна, ведь он вверяет свою душу в надежные руки… и прочее и прочее. По прикидкам Терсата, Ролт говорил пять минут, потом — десять, пятнадцать… Примерно на двадцатой минуте жрецы уже заинтересовались феноменом — вошедший ни разу не повторился. Илеа и Терсат периодически переглядывались и наконец решили прервать ан-Орреанта как раз на том моменте, когда он многословно живописал свое давнее, еще детское жгучее желание вступить в храмовую стражу.

— Вам известно, в чем обвиняетесь вы и ваш слуга? — Илеа наконец собрался с силами и задал главный вопрос.

Ролт ответил немедленно и витиевато. Он сказал, что ни в чем не виноват, но если по неразумию и совершил какое-то преступление против великого Зентела, то будет думать о том, как покарать сам себя за чудовищный проступок. Он не сомневается, что кара должна быть смертельной, но, конечно, предпочтет погибнуть в бою.

Терсат при этом ответе ощутил желание сдвинуть синий шарф, чтобы дышать полной грудью. У жреца даже возникло подозрение, что вошедший преувеличивает, но Ролт смотрел так искренне, а говорил так пылко и горячо, что всякие сомнения рассеялись — перед Терсатом стоял настоящий верующий, какие ох как редко встречаются среди дворян.

Жрецы отлично знали, что дворяне традиционно не принадлежат к числу рьяных верующих. Объяснение тому было простым: их бог, Зентел, реально существовал, но ничего не давал. Пользы от него не было, видимого вреда, впрочем, тоже. Зентел сознательно отдалился от народа. Он редко показывался на публике, почти никогда лично не приказывал людям нежреческого сословия и вообще переложил управление государством на плечи жрецов и короля. Это была мудрая политика: от Зентела ничего не ждали, а значит, разочарование в нем не было возможно. Он представал в глазах людей невидимым судьей, законодателем и одновременно исполнителем некоторых приговоров. Дворяне его боялись, но не любили.

— Илеа, покажите господину ан-Орреанту статую. Пусть он даст объяснения. — Терсат неожиданно для себя произнес эти слова мягко.

Илеа поднялся с места, распахнул коричневые дверцы шкафа, достал оттуда нечто, завернутое в желтую ткань, поставил на черный столик и развернул. Виктор с изумлением увидел плохо сделанную маленькую гипсовую статуэтку, голова которой была вымазана сажей.

«Вот за что я не люблю бюрократов и фанатиков, — возмущенно подумал он. — Из-за ерунды огород городить. Трижды обидно, если по такому пустяку меня бросят в тюрьму или еще, чего доброго, убьют… Но посмотрим… сейчас увидим, кого в жрецах больше: бюрократа или фанатика. Почему-то мне кажется, что первое».