Сильва Плэт - Сложенный веер

Вероник всфыркнула, на этот раз радостно (именно за подобные звуки ее в студенческой аудитории наградили почетным званием «сущий меланохламис»).

— Лисс, ты все такая же тоскливая зануда. У тебя были глупые брякалки, а у меня эксклюзив знаменитого ювелирного дома. Старых друзей буду представлять я. А украшением стола послужит мой муж. Ты с ним не знакома?

— Ооох, — от одной идеи, что у Вероник Хетчлинг может быть муж, голова у Лисс идет крутом. — Он подицепс?

— Почему?

— Потому что только подицепс может украсить собой твой стол… точнее, быт. Все остальные сумасшедшие тоскливые зануды, вызывающие жалость своею наивностью (это цитата!), недостойны такой здравомыслящей, жизнерадостной, оригинально мыслящей и умудренной…

Получив основательный удар по спине, Лисс пролетела несколько шагов вперед и решила временно заткнуться. Сзади доносилось довольное сопение мадам Хетчлинг, изредка прерываемое командами:

— Налево. В лифт. Третий этаж. Направо. Вниз по лестнице. Заходи. Столик в дальнем углу.

Из-за столика в дальнем углу поднялся высокий худощавый мужчина в форме делихонской госбезопасности. Половина лица даже в полутемном помещении бара была закрыта очками-хамелеонами, светлые волосы коротко пострижены, на поясе, помимо стандартного конфедеративного коммуникатора, целая гирлянда разнообразных средств связи, специфичных для отдельных планет. Лисс, близоруко щурясь, пыталась прочитать имя на пластиковой табличке. Жутко мешало назойливое шипение над ухом: «Ковальссская! Слепая летучая мышшшшь! Кто тебя пустил воссссспитывать наших детей?»

Делихон улыбнулся, шагнул вперед, протягивая руку:

— Вероник, у тебя нет детей. А меня зовут Корто. Я муж Вероник и шеф службы безопасности на этом конгрессе. Много слышал о Вас, мадам Ковальская. Рад личному знакомству.

— Взаимно, — Лисс ответила на рукопожатие. Где-то я его видела? Ну, конечно! В гостинице, когда получала ключ. Он стоял возле гостевой службы в окружении жалобно повизгивающих подицепсов и что-то им терпеливо втолковывал. Я еще тогда подумала: странно, что шеф безопасности ходит, опираясь на массивную трость с набалдашником. Неужели делихоны настолько предпочитают опытность способности к активным действиям, что даже охрану делегатов представительной конференции доверяют офицеру, явно отслужившему свое?

Корто вежливо отодвинул ей стул. Вероник неласково покосилась на мужа. На Делихоне равенство полов. Доведенное, по мнению Лисс, до абсурда. И не имеющее под собой никакой биологической подоплеки: между делихонами мужского и женского пола физиологические и анатомические различия такие же, как между земными мужчинами и женщинами. Тем не менее, «гендерная справедливость», как ее гордо называют делихоны, — единственный принцип общественного устройства, за который жители этой планеты готовы драть горло до изнеможения во всех управляющих органах Конфедерации.

Но Лисс — гостья и ожидает соответствующих этикетных уступок. Студентам с Делихона она в колледже капает на мозги до тех пор, пока они не усваивают раз и навсегда: пропустить девушку в лифт, уступить место на спортивной трибуне, поднести тяжелый рюкзак — есть не грубое унижение ее достоинства, а нормальный человеческий акт, принятый в большинстве антропоморфных культур. Вероник Хетчлинг это понимать не обязана. Хорошо, что ее муж не такой упертый.

Уже на десятой минуте разговора Лисс пришла к двум поразительным выводам.

Во-первых, Вероник Хетчлинг в отсутствии мужа и та же самая Вероник, но в присутствии оного — это были две разные Вероник Хетчлинг. Последняя, безусловно, была гораздо менее опасна для общества и куда более женственна, чем ее непримужняя версия. Вероник даже совершала абсолютно прежде немыслимые для себя действия, как-то: подливала супругу вовремя чай. Когда Лисс, потянувшись за сахаром, неловко задела рукавом свой высокий стакан с кофе-латте и Корто неожиданно быстро его подхватил, мадам Хетчлинг воздержалась от комментария по поводу «хронической несостыкованности конечностей» и «безнадежно раскоординированных ручек-крючек». А уж глаза ее… Лисс даже дважды протерла очки, потому что поверить в то, что в глазах Вероник вместо обычной свирепости светятся внимание и забота, было выше слабых Лиссьих сил.

Во-вторых, в кои-то веки ее предвидение сбылось: муж Вероник оказался действительно «украшением праздничного стола». Большую часть времени он промолчал. Однако, когда Вероник чересчур заносило и даже сидевшие за другими столами начинали чувствовать себя неуютно в одном помещении с источником энергии, превосходящим самые смелые помыслы ситийцев, Корто твердо говорил «Ника, хватит», клал ладонь ей на запястье — и пылкий монолог о том, кому и за что следовало бы «пообрывать все жабры» и «монорецепторы повыковыривать», прерывался.

Максимальный вклад молчаливого делихона в беседу случился тогда, когда грозная Вероник, действительно напоминавшая богиню победы с распростертыми крыльями, начала клеймить все тех же аппанцев за негуманные виртуально-военные технологии. Корто пожал плечами и как само собой разумеющееся заметил:

— Ника, откуда им иметь представление о гуманизме, если они вообще практически не общаются с себе подобными в конфликтных ситуациях? Отгородившись от всего мира своими гениальными средствами связи, как ни парадоксально это звучит. Я имею в виду конфликтные ситуации такого рода, когда есть выбор — попробовать решить вопрос мирным путем либо врезать противнику кулаком между глаз, нашинковать его лазерным пистолетом на ровненькие кусочки или разрубить мечом от плеча до пояса.

Когда разрешение конфликта сводится к нажатию кнопочки «вкл/выкл» на коммуникаторе, то, извини, трудно ожидать понимания всей тяжести возможных последствий. И ощущения ценности того, что ты отнимаешь, вступая в вооруженное столкновение, — человеческой жизни. У которой, кстати сказать, нет клавиши «перезагрузка». Для аппанцев каждый их собеседник существует постольку, поскольку он различим на экране коммуникатора, и до тех пор, пока слышен его голос. Из-за своей нелюбви к передвижениям они ближайших родственников годами не видят, проживая в соседних поселках. Никаких жертв — в обоих смыслах этого слова: жертв, приносимых во имя кого-то или чего-то, и жертв как погибших, убитых на поле боя — они не знают. Средний аппанец не знает, — исправился Корто, поймав протестующий взгляд Лисс. — Откуда может быть представление о гуманизме у цивилизации, в принципе в нем не нуждающейся?

В баре стало совсем темно, только декоративные пьезокристаллики на столах светились крошечными голубыми, зелеными и малиновыми иголочками. Ощущение было как в глубоководном коралловом царстве. Казалось, что вот-вот мимо проплывет и заденет тебя хвостом слепая холодная рыба.