Александра Христова - Мертвое солнце

Когда женщина подняла на меня глаза, мне стало плохо. У нее был такой взгляд… Добрый… Ласковый… Ласковый до дрожи в коленках.

— Вот и хорошо, — буквально пропела она. — Теперь мне осталось сделать последний штрих, и моя игрушка будет готова.

— Какой штрих?! — Я запаниковал и задергался, пытаясь выдернуть руку из железной хватки женщины. Так, мне срочно надо выйти! На секунду прервав свои трепыхания, я бросил взгляд в окно и увидел, как в долину въезжает на упрямившихся лошадях небольшой отряд. Неужели?..

— Как какой? — делано удивилась хозяйка, отпуская мою руку. — Стирание личности, конечно! И тогда незваных гостей, на которых ты смотришь в окно, будет встречать моя новая игрушка. Красивая, но опасная игрушка. Очень опасная… — Женщина прижмурилась в предвкушении открывшихся возможностей.

Я замер. Стирание личности?! Это же значит…

— Что ты ничего не будешь помнить! — Хозяйка хихикнула и провела рукой по моей щеке. — Ты будешь послушным, ласковым… Моя верная игрушка.

Леди шагнула назад и снова повернулась ко мне спиной, разглядывая спешивающихся гостей. А во мне вскипела ненависть. Меня выдернули из родного мира. Лишили семьи. Сделали рабом! Ставили надо мной опыты! Элли, единственное близкое мне существо в этом мире, умирает из-за высаженной хозяйкой этих мест травы! И теперь меня хотят лишить даже самого себя?!

Я резко метнулся к окну — плевать на смерть, свобода дороже! — но резкий рывок ошейника заставил меня упасть на колени. Ч-черт… Проклятая удавка… Да снимайся же ты!

Не обращая внимания на тихонько смеющуюся женщину, я пытался хоть как-то разжать постепенно нагревающийся ошейник. Раздался хруст — это хозяйка резко отбросила мои руки от шеи, а я не успел отпустить удавку. Итог — несколько сломанных пальцев.

— Не с-с-смей! — яростно зашипела она. — Не с-с-смей…

Мысли как-то незаметно и быстро начали путаться, голова кружилась, сознание куда-то плыло… Это — оно? Не хочу! Нет! Не буду!

— Лучше расслабься, — тихонько произнесла мне на ухо хозяйка и ласково провела рукой по ошейнику. В этот же момент на мою спину словно плеснули кипятком, и я выгнулся, пытаясь хоть таким образом уйти от боли. Если бы не Рай со своим заклятием, обеспечившим мне какую-никакую, но тренировку, и не «заморозка», я бы уже лишился сознания. А так… было очень похоже. Но только болела не рука, а голова. Вот и перед глазами завертелись цветные круги…

— Какая красивая игрушка, — сквозь застилающий разум туман донеслись до меня слова. — Крылатая игрушка…

Крылатая? Крылья… Небо… Бабочки… Солнце… Такое желтое и яркое. Почти как…

…Все начало выцветать…

На какую-то долю секунды мое сознание прояснилось, и я увидел буквально в полуметре от себя сидящую на ковре и с любопытством ждущую результата женщину.

Не дождешься! Я не игрушка… я — человек!

Голову опять пронзил разряд молнии, выжигающий остатки мыслей. Судорога боли бросила меня на колени. Еще ближе… к ней. Чуть-чуть… Пора! Я стремительно вскинул руку… и острые серебристые когти, которые я так не любил и к которым так толком и не привык, полоснули наотмашь по нежной коже горла не успевшей отшатнуться экспериментаторши. Достал!.. Правда, только поцарапал. Теперь главное — не дать ей увернуться.

…Своими руками судьбу свою сделай!..

…Мои руки с силой сжались на тонкой шейке твари в женском обличье — надо продолжать, надо бороться дальше. Иначе… Кто кого? Гадина — или я?

Ошейник безуспешно — спасибо регенерации! — пытался отрезать мне голову, так что я отчетливо слышал хруст уже собственных позвонков; перед глазами стояла непроницаемая кровавая пелена. Мыслей не было. Одна кровавая пелена и сжимающиеся руки. Только руки…

В ушах стоял высокий гул. Свист ледяного ветра.

Тихий хруст.

Кто? Уже не важно…

…Обмякли мы почти одновременно. Мне прекратило сдавливать шею раскаленной полосой ошейника, и я наконец смог вдохнуть такой сладкий, такой желанный сейчас воздух. Сознание плыло, но постепенно возвращалось на свое родное место. Чуть отдышавшись, попытался повернуться посмотреть, что там с госпожой. Ой, моя шея!..

…Голубые глаза, распахнутые в изумлении, невидяще глядели мимо меня.

Ох, как же мне плохо… По лицу что-то течет. Кровь?

Вонь паленого…

Милосердная темнота накрыла меня с головой. Почему-то у темноты было лицо юного парнишки с ярко-синими глазами. Как холодно!..

— Исаниу! — Линсахеете был в подвальной лаборатории, когда схватился за внезапно заболевшее сердце, ощутив, как натянулась, завибрировала и лопнула с едва слышным звоном тугая струна взаимного чувства, связывавшая его и повелительницу долины с того самого момента, как они заключили союз в храме Имиаллы. — Нет…

По лицу мага покатились слезы. Иса… мертва. Любимая… За что? Боги, за что вы лишили его счастья?!

Этот раб, этот чужак. Это он во всем виноват! Из-за него Иса погибла!

Линсахеете судорожно нащупал в складках одежды кинжал и бросился к лестнице наверх. Он убьет этого щенка, чего бы ему это ни стоило! Он рвался к кабинету своей леди, не замечая, что готов ломиться через стену, когда рядом есть проход.

— Стоять! — Резкий возглас, подкрепленный магическим разрядом, заставил мага, перебегавшего холл к следующей лестнице, развернуться на месте. Так он и знал — эльфы! Проклятые длинноухие выродки.

Над головой сероглазого опять разорвался небольшой огненный шар, заставив чуть отшатнуться в сторону. Похоже, отмщение откладывается на неопределенный срок. Ничего, месть — это блюдо, не терпящее высоких температур. А Линсахеете умел ждать.

Оскалившись, он тихо прошипел в лицо излишне самоуверенному незнакомому эльфу:

— Я отомщу…

И активировал амулет портала.

Мням… Как вкусно пахнет. Курочка, жареная… Так, стоп. В этом мире не водятся курицы!

Я открыл глаза… чтобы тут же с шипением — на крик меня не хватило — закрыть их обратно. По глазам резанул ослепительно яркий свет.

— Тише, тише… Тебе нельзя еще шевелиться, — ласково сказал мне на ухо незнакомый женский голос. Я что, похож на дурака? Да я не то что шевелиться, даже глаза открыть, чтобы осмотреться, не могу!

Кстати, а где я? Судя по ощущениям, я лежу на потрясающе мягкой перине. Именно перине, а не матрасе. Ни один матрас не может быть таким мягким.

Кто эта женщина, столь добросовестно изображающая мою сиделку? Голос красивый, нежный такой. А последний раз я видел женщину в кабинете. Хозяйку. Еще одна? И почему тогда я не чувствую опасности от нее?

И вопрос дня: почему у меня ничего не болит? В смысле, совсем ничего — ни передавленное ненавистным ошейником горло, ни переломанные пальцы, ни израненная спина, на которой я лежу. Только легкое онемение и приятный холодок.