Оля Виноградова - Ты будешь нашей мамой?

Пять магических костров. На кромке морского берега. Сотворенные возле огня. На корточках. Стоя. Лежа. Никто не смеет заговорить. Никто не смеет нагло, в упор, рассматривать неподвижное тело. Девушку. Ласково поглаживающую по волосам мертвеца. Сереброволосого мужчину, что медленно пьет отвар. С доброй порцией успокаивающих трав. Задумчиво прислушивается к шуму набегающих волн. Эльфа. Связанного и усыпленного. Поражены? Нет… Шокированы? Нет… А что же тогда? Никто не верит. Глазам. Ушам и собственному разуму. Ушли в себя. На поиски объяснения. Оправдания. Поэтому не слышат и не замечают. Беседы. В лесу, где немного гуще темнота и капельку живее…

— Я вот думаю, может, мне подпортить твои планы? — спрашивает тот, чье тело лежит на земле. Безжизненное. Умерщвленное.

— Ты догадался… — собеседник не утверждает. Не уверен. Просто знает.

— Да, но более достойного противника у меня не было. Жаль, что игра подошла к концу, — и то, и это правда.

— К концу? — повторило черно-белое эхо. — Считаешь, что для тебя такая смерть приемлема? — силуэт спрыгнул с ветки, на которой сидел и болтал ногами. Рождая ветер.

— Мммм… — Сойварраш усмехнулся. — А ты попробуй убедить меня воскреснуть… — он уже умер, так зачем осторожничать. — Зачем тебе это все понадобилось?

— Зачем… дышать и различать запахи… Касаться воды и чувствовать ее температуру. Движение. Ощутить рукой касание крыльев бабочки. Зачем… Гоняться за Звездными зайчиками… Гладить таргеши. Поливать творог вареньем. Выбирать между серебром и золотом… Зачем… — мечтательная грусть. Закрытые глаза. — Я помню… аромат спелого яблока, но не чувствую его… Мне нечем чувствовать…

— И все? Вечность в обмен на кусок мяса…

Воплощающий небрежно бросил горсть совершенных снежинок в собеседника и продолжил:

— Я знал, что ты так ответишь… Слово в слово…

— Знал? — понятно, хоть и невероятно.

— Знал… Я ведь знаю все. Что было. Будет. С подробностями. Мне не к чему стремиться, ведь ясно, чего достигну. Незачем идти куда-то, потому что знаю, где должен оказаться. Я скачу по временным отрезкам. Здесь. Там. И нигде. Не существую. Наверное, я сам себя придумал… Но коряво. Косо. Поленился вычертить все остальное, кроме этого… — парень посмотрел на заштрихованное мелом тело. — Мне даже не скучно, ибо я не умею рыдать от тоски… И я не жалею себя, так как лишен даже этого…

— А мы блуждаем в потемках… — похожая на улыбку Нана гримаса поселилась на лице альва. — Параллельные пути, но в разные стороны. Забавно… Теперь все встало на свои места. И нет необходимости спрашивать, почему я. Почему она… А ты мастер делать цветные витражи, — искренне, с восхищением, похвалил Воплощающего Сойварраш. Все предрешено. Пытаться бесполезно. Свеча надежды погасла под слюнявыми пальцами, плетущими Нить с узелками событий. Для чего слепому свет… Ему и глаза-то не очень нужны.

— А если я не захочу возвращаться? — вскинул брови Сойварраш. Нан чуть приподнял уголки губ. Печально. Обещающе…

— Захочешь… И… Ты найдешь решение, — Нан встал. Стряхнул прилипчивые жухлые листики с нафантазированного каи. — Я должен был сказать тебе это… Также как и мой ответ на твою просьбу, — парень развернулся к собеседнику и произнес тихо-тихо, — да…

— Я ни о чем тебя не просил, — недоверчиво покачал головой Знающий.

— И не попросишь, но все равно «да»… Я же знаю… — обреченно пожал плечами Воплощающий.

Сойварраш взволнованно сглотнул, потряс головой, отгоняя дурные мысли.

— Как?! — он не сдержался. «Ну, скажи же…» — Раз ты в курсе, так просвети меня! Чего тебе это стоит?! — альв вскочил на ноги и возбужденно стал ходить кругами по земле. Не оставляя следов… Душа же невесома.

— Из ста намеренных шагов один — случайность… Ищи… — ответил парень. — Ты же любишь разгадывать загадки. Ты свободен. Это я привязан, как пес на цепь, и ем из миски возле конуры. Лаю, на кого велят. Лижу подставленную руку. Не потому, что я хочу, а потому, что надо… Кстати, — оживился парень, взглянув в сторону сотворенных на берегу, — тебе пора, иначе пропустишь все самое интересное, — он подмигнул альву.

— Но тело? — напомнил Знающий. О несущественной проблеме. Подумаешь… Железо в сердце… Разве оно служит оправданием, чтобы не существовать?!

— Отражение души. Твоя цела… — Нан ткнул пальцем в грудь Знающего. Не сильно…

Рогата бежала. Дышала с натужным хрипом в легких и хваталась рукой за полыхающий острой болью бок. А вслед ей… Призывно. Ошеломляюще весело. Летело. «Ты любишь меня, Рогата?»

Несносный ветер сорвал с головы женщины платок. Растрепал косу. Не щадя, бросал горстями снежную крупу в лицо. Раскрасневшееся. Потное. С обвислыми щеками. Зимник* — проказник словно знал: беги — не беги, а настигнет кухарку. Тень черная, что вдосталь попировала уже и больше играется, но ведь не сожрет, так понадкусает, верно?

Рогата не чувствовала ног. Обмороженных. Отбитых о кочки и корни. Хватала холодный воздух ртом, как рыба. Остановиться бы. На миг передохнуть. Унять бестолковое сердце. Утереть соленую влагу с лица. Хлебнуть водички, но погань та, белобрысая. Разве ж позволит?! Нет, стоит только замереть, и сцапает тут же. Голову запрокинет и высосет душу.

Сколько же весов? Поили, кормили, одевали. Лелеяли, любили, защищали, а эвона, как все обернулось. Сынков-то кухарки всех сгубила. Нелюдь проклятая! Знать бы наперед, Рогата сама бы тварюшку задушила. Руки-ноги для верности переломала бы. Да не дала природа ума, зато милосердием в избытке наделила. «Ты любишь меня, Рогата?» Прошелестел лес голосом Касиллы. Кухарка бросилась бежать быстрее, но откуда взяться силам в одряхлевшем от старости теле?

Женщина понимала, что недолго ей осталось. Тому, кто пожил свое, умирать не страшно. Ну, нисколечко! Нечего место под Звездой занимать, да костями греметь. Земля-то, чай, не бесконечная, каждому придет пора других вперед себя пропускать. Молодых. Другое обидно, а оттого цепляется Рогата морщинистыми натруженными руками за жизнь. Дрянь малолетняя, столько людей хороших со скуки сгубила, неужто не остановит ее никто? Мечом острым по шее не приласкает?

Темень. Запнулась кухарка обо что-то среди древесных корней и растянулась на земле. Как глянула, так и обмерла… Увидев среднего сыночка. Обледеневшего. Это что же… Девка поганая ее по кругу водит да голову морочит?! «Догадалась…» Совсем близко. Женщина слепо зашарила по земле руками. Камень. Палка. Обломок какой. Все сгодится. Напоследок заехать гадине по губам алым, чтоб кровью своей, а не чужой умылась. Не успела…

Коснулись. Пальчики тонкие. Мелком в ночи нарисованные. Холоднющие… И застыла Рогата: ни рукой, ни ногой двинуть. Кадык ходуном ходит. Да грудь от трескучего мороза разрывается. Губы лопнули. И еще. И опять. А нелюдь смеялась. Иней. Седые тропинки по русым волосам кухарки проложил. Или то седина… Коснулась поганка ртом жадным губ женщины, но отпрянула… «Не вкусно! Ты не любишь меня, Рогата. Совсем-совсем!» Капризная… Ну, и ладно. Освещенное внезапным озарением лицо. Красивое… «Прощай, Рогата!»