Вероника Иванова - Горные дороги бога

Она произнесла эти несколько слов как приговор целому миру. То ли своему, то ли моему, то ли…

– Это и есть безделица.

– Супружеские узы? – горько уточнила лисичка, продолжая смотреть куда-то в закрытое окно.

– Нет никаких уз. Только на бумаге. Мужчина и женщина, путешествующие вдвоем, вызывают меньше вопросов, если именуются для всех супругами.

– И еще меньше вопросов, если ведут себя как супруги?

– Мы не пускали наблюдателей в свою постель.

– Ах, так постель все же была?

Со стороны наверняка могло показаться, что она ревнует. Но мне, глядящему на все изнутри обстоятельств, пока никак не удавалось понять, что происходит.

Да, когда я испрашивал дозволения уехать, хозяйка Блаженного Дола уже вела себя немного странно. Невнятные разговоры о сватовстве, назначенной свадьбе и прочих глупостях, вспышки гнева безо всяких объяснений. Ей определенно что-то требовалось от меня, но вроде бы только осенью. Или обстоятельства изменились?

– Вас что-то тревожит?

– Да. – Рыжая голова утвердительно качнулась. – Меня тревожит, когда мне лгут.

– Эта бумага и правда не имеет значения. – Я присел, чтобы поднять злополучную подорожную, но туфля Нери плотно прижала листок к полу.

– Тогда почему же вы так держитесь за нее?

Снизу очень хорошо были видны раздраженно раздутые ноздри. И дрожащий, скорее всего от ярости, подбородок.

– Потому, что любая бумага требует к себе уважения. Даже потерявшая свою силу.

– Вы уже получили развод?

– Нет. И не собираюсь получать.

Нери торжествующе фыркнула, но ногу с подорожной не убрала.

– Потому что свадьбы не было.

– Неужели?

– Именно так.

– Тогда вы не только лжец, но и грешник! – заявила лисичка. – Если свадьбы не было, зачем же вы привели свою спутницу к Элсе? Конечно, чтобы она позаботилась о ребенке! Я не настолько слепа, как вы думаете. Ту девушку тошнило вовсе не с дороги.

Ну да, конечно. Догадалась. Не стоило надеяться на сохранение тайны. Но если один секрет она разгадала сама, со вторым лучше поторопиться мне.

– Вы правы. Я в самом деле просил Элсу позаботиться о ребенке. О том, чтобы он не увидел свет.

Нери содрогнулась всем телом. И упала бы, если бы я не подхватил ее за бедра.

– Вы отказались от собственного ребенка?!

Она произнесла это совсем без голоса. Одними губами, глядя мне в лицо глазами круглыми, как тарелки. А потом снова покачнулась. Пришлось поднять ее и посадить на стол.

– Вы отказались…

В ней не было ужаса. Ни капли. В конце концов, сельская местность обычно располагает к более простому восприятию жизни и смерти, нежели перегруженные искусственными условностями города. Нет, лисичка смотрела на меня так, будто я совершил поступок не то чтобы дурной, но тот, которого от меня не ожидали. Или, вернее, тот, который я не имел права совершать. По мнению Нери, разумеется. Потому сейчас светло-зеленые глаза были наполнены даже не удивлением, а чем-то вроде отчаяния, словно мне предписали сделать то-то и то-то, а я грубо и бессовестно нарушил устав собственной службы. Но главным было все-таки не мое преступление, а то, что оно каким-то образом могло повлиять на чужие жизни.

По крайней мере на одну.

– Отец этого ребенка был плохим человеком. И зачал его не в мире и согласии.

Кажется, она меня не слушала. Или не слышала. Но продолжала смотреть глаза в глаза. Не отрываясь.

В моем прошлом вспоминался всего один такой взгляд. И хотя грешно сравнивать приблудную собаку с человеком, в зеленых озерцах плескался очень похожий вопрос. Но если Корка безмолвно и робко просила о помощи, то Нери нужно было узнать лишь одно.

«Ты же не такой, как другие? Ты все-таки не такой? Ты не можешь быть таким же, я хочу в это верить, но… Только ты можешь дать ответ. Да или нет? Да или…»

Откуда я знаю? Может, все намного хуже. Может, мне стоило бы даже быть чуточку больше похожим на остальных, иначе почему все вечно смотрят на меня с подозрением? Чувствуют подвох, вот почему. Чуют не хуже собак, что во мне есть какой-то изъян. Непонятный. Опасный. Трещина, которую никак и ничем не заделать и которая становится только глубже с каждым прожитым днем.

Что хорошего в том, чтобы быть «не таким»? Лисичка не сумеет объяснить, можно даже не спрашивать. Но будет искать что-то в моем взгляде, пока не найдет. Или пока я не произнесу те единственно верные слова, способные стать хотя бы подобием ответа.

А мне ведь нечего сказать, кроме…

– От собственного ребенка я не откажусь никогда.

Зелень глаз вспыхнула огнем. Осенним таким, загорающимся золотой каймой на умирающих листьях. Каким потом стал взгляд Нери, мне не удалось разобрать, потому что ее лицо вдруг придвинулось близко-близко к моему. А умела лисичка целоваться или нет, перестало иметь значение, как только наши губы соприкоснулись.

Это не напоминало спокойную привычку Лодии, моей скучной аленны, и не несло в себе отголоски надменной властности Эвины Фьерде, благороднейшей из благородных.

Горьковатый аромат травы, свежей, росяной, сочной и одновременно подвялившейся на солнце, обжигающей кожу острыми краями. Жизнь и смерть, идущие рука об руку в любое мгновение нашего существования…

Просто жизнь и смерть.

Просто мир. Сумасбродный, расчетливый, юный, дряхлый, не перестающий удивлять нас и искренне удивляться сам.

Есть ли смысл спорить с миром? Не знаю. Но еще меньше смысла спорить с женщиной. Вообще никакого. И все-таки я немного отодвинулся назад, чтобы заглянуть в ее глаза снова.

Я помнил, какова из себя покорность. Я помнил, как выглядит желание. Но тому, что встретилось мне во взгляде Нери, нашел подходящее слово не сразу. Не с первого вздоха. Потому и переспросил, слыша взволнованную хрипотцу в собственном голосе:

– Тебе это нужно?

Ее губы улыбнулись. А вот глаза остались совершенно серьезны. Даже слишком серьезны для такой молодой девушки в такой ответственный…

Этот миг что-то решал для нее. Что-то очень важное. И когда я понял, что все равно не приближусь к истине ни на шаг, пока не исполню еще одно чужое желание, вопросы и ответы разлетелись в стороны, как опавшие листья, подхваченные ветром.

– У тебя было много женщин?

Пожалуй, мне впервые задавали такой вопрос. Нет, точно впервые. Лодия вовсе не позволяла себе ничего лишнего в наших разговорах, а Эвину ничуть не волновали те, кто находился у подножия ее престола.

– Много, мало… Другие женщины – это другие женщины. А ты – это ты.

Она прижималась к моей груди, сползя почти на самый край стола, и наверняка чувствовала себя не слишком уютно, опираясь на деревянные грани, но не пыталась покинуть мои объятия. Скорее наоборот, готова была полностью раствориться в них. Но этого, конечно, нельзя было допускать. Хотя бы потому, что у каждого из нас помимо права любить имелись еще и обязанности.