Татьяна Умнова - Вампиры замка Карди

— Дед тоже знает! — неожиданно заключил Крюзер, — Все в этой чертовой деревне знают, что в замке нечисто.

— Конечно, знают, — уныло согласился кто-то впереди, — Всю жизнь прожили в этих местах. Знаете, почему они так нагло ведут себя? Они считают нас обреченными. Как на покойников на нас смотрят.

— А ну заткнись! — оборвал его Уве, — А то попадешь под горячую руку вместо того чертова деда! Вы все рехнулись! Что, по-вашему, значит — нечисто? Из пеленок еще не выросли, придурки, вашу мать?

— Ты Уве, сам не понимаешь ни хрена, — мрачно сказал Крюзер, — Ты думаешь, здесь — как на новых землях, бандиты за каждым кустом. Здесь не Украина, Петер. Здесь никто не видит в нас врагов. И кто, по-твоему, по ночам сосет кровь из детей? Местные крестьяне? И куда, ты думаешь, подевались Вейсмер и Миллер? Они пропали прямо с дежурства, если ты забыл!

Какое-то время царило напряженное молчание, Вильфред Бекер подумал, что сейчас, должно быть, все вспомнили о том, что ночь уже не за горами и мрачно усмехнулся. До каких пор они будут убеждать себя, что ничего особенного не происходит? До тех пор, пока не встретятся с чудовищем лицом к лицу?

У Ханса Кросснера выпили кровь, а потом еще и сожрали с одного боку.

Его поймали, когда он топал ночью в казарму от своей подружки.

Вильфред видел его — мертвого, осунувшегося и бледного, и какого-то до омерзения жалкого, с широко раскрытыми глазами, в которых застыли ужас, изумление и обида, с приоткрытым в безмолвном крике ртом, с разорванным горлом, из которого торчали аккуратно обсосанные желтоватые жилы и связки, с торчащими сквозь изорванную форму осколками ребер и тазовых костей.

— Это всего лишь эксперимент, — сплюнул Уве, — Какой-то чертов эксперимент. Те твари… Они должны жрать детей! К исчезновению Кросснера они не имеют никакого отношения! Надо было лучше трясти местных!

— Ты только и умеешь, что трясти местных, — мрачно сказал Вильфред, — Ни на что большее ни соображения, ни храбрости не хватает.

— Что?! — взбеленился Уве, — Ты, чертов псих, сомневаешься в моей храбрости?!

Вильфред быстро обернулся и успел перехватить, занесенную для удара руку.

— Точно, — улыбнулся он, — Сомневаюсь. Я сильно сомневаюсь в храбрости всех карательных частей «Мертвая голова» и твоей в частности. Ты можешь доказать мне обратное?

Уве ударил Вильфреда левой рукой в живот и оба рухнули в пыль, покатившись с дороги по склону в колючие, иссохшие от жары кусты. Их силы были почти равны, вряд ли кто-то мог бы победить и тем доказать свою правоту. Их растащили. Вернее — от Вильфреда оттащили Уве.

— Очень умно, — пропыхтел Плагенс, сжимая Уве в медвежьих объятиях, — Самое время нам передраться и поубивать друг друга не дожидаясь пока это сделает кто-то еще.

— Иди к черту! Отпусти меня! — шипел Уве, сплевывая кровь, — Этот ублюдок давно нарывался! Считает себя лучше нас всех, мать его… Ты, придурок! Что ты здесь делаешь, раз такой храбрец?! Почему ты до сих пор не на фронте?!

Вильфред поднялся с земли, отряхивая пришедшую в совершенную негодность форму. Он был смертельно бледен, а глаза сияли. Он был благодарен Уве за эту драку. Возможность ударить кого-то в иные минуты, когда напряжение перехлестывает через край, становится просто спасением.

— Теперь уже поздно, — тихо сказал он.

И это было правдой.

Теперь уже действительно было поздно. Поздно — для всего.

— Отстань от него, Уве, — сказал Крюзер, — Он уже был на передовой и с него вполне достаточно.

«Войны никогда не бывает достаточно, — подумал Вильфред, — Война начинается с рождением человека и заканчивается с его смертью. В лучшем случае — заканчивается со смертью».

Они возвращались в казарму молча, говорить больше было не о чем, и выяснять — нечего. Не только Вильфред, все понимали, что происходит, хотя кто-то еще не нашел сил признаться себе в этом. Кто-то все еще верил в то, что мир прост и понятен и не способен преподносить сюрпризы. По крайней мере такие сюрпризы!

На землю тихо опускались сумерки. На фоне темно-голубого неба черные стены замка смотрелись особенно величественно и зловеще. Солдаты невольно замедлили шаг, хотя им следовало поторопиться, чтобы вернуться в казармы до наступления темноты. Им всем было страшно. Не боялся только один из них: Вильфред Бекер, мальчик Вилли, который когда-то лишился чувств от ужаса в подвале собственного дома, который не мог уснуть в темноте, который ради крохотного огонька ночника соглашался терпеть унижение и побои, который шел теперь навстречу своему самому страшному кошмару бестрепетно и равнодушно. О нет, это вовсе не значило, что он, наконец, сумел победить его. Оказалось, что перестать бояться — это вовсе не значит победить. Оно победило. Оно… В очередной раз и теперь уже окончательно в тот момент, когда Вильфред, наконец, встретил его здесь, в этом замке, лицом к лицу, и — принял в себя. Сделал то, что следовало сделать давно. Или не следовало делать никогда.

Здесь, за воротами замка Вильфред был от Него свободен, он снова — хотя бы в какой-то мере — начинал чувствовать себя самим собой, как будто просыпался от тяжелого сна, но стоило только пересечь невидимую черту, войти в святая святых Его владений, и Оно снова было с ним, и внутри него, Оно становилось его частью. И снова… снова… терпеливо внушало ему…

Ты мой, мой, Вилли… Ты всегда был моим…

Чудовище, которое когда-то жило в погребе его дома, и которое он почти считал плодом своего воображения, действительно все время следовало за Вильфредом, тихо, по пятам и вот теперь настигло, решив, что прошло время скрываться и, наконец, пришла пора напасть. Его нельзя отогнать ударив железным прутом. Его нельзя застрелить. Его вообще никак не возможно убить. Оно пришло за тобой, Вилли. Оно уже тащит тебя во Тьму. Где сожрет. Но не так, как Ханса Кросснера, не просто выпьет твою кровь, не просто съест твое мясо, оно сожрет твою душу так же легко, как сожрало твой страх.

Почему, почему он не смог добиться отправки на фронт?! Он боялся, что если будет настаивать слишком упорно, его сочтут психом и комиссуют вовсе? Или — в глубине души — он был рад возможности отдохнуть, просто отдохнуть, сказав себе то же, что говорили ему другие — Вилли, ты заслужил этот отдых?! Наверное так. Наверное, он действительно думал так. Он думал, что больше не хочет умирать, что он должен выжить и вернуться. К Эльзе. Или к Барбаре. Или к ним обеим. Он малодушно хотел покоя! И что же? Если бы он все-таки попал на фронт, у него был бы шанс выжить. Но не теперь! Не теперь.

С тихим скрежетом отворились ворота, пропуская солдат во внутренний двор замка. Вильфред едва нашел в себе силы перешагнуть невидимую черту, по виску прокатилась капелька пота.