Ника Ракитина - Радуга (Мой далекий берег)

— Жалко…

— Чего жалко?

— Что отдельных устаревших вождей нельзя убрать… с церемонией.

— Злая ты, Танька.

— Ага! А у нас лекарств в больнице нет совсем, просим свои нести, а сколько санитаркам платят…

— Знаю я, сколько им платят, — запыхтел Пашка. — Наши все разбежались. Дальше рассказывать?

Дождался ее кивка. Покрутил головную повязку, сощурился.

— В общем, когда пришло время волка, пора менять вождя. Что у них на Берегу и должно было произойти. Вот только события развились не по лунному, как положено при матриархате, а по солнечному варианту. То есть, вместо чтобы дать себя ухлопать, вождь… вождиха оказала сопротивление. Есть такая малоизвестная легенда, вроде про того же короля Артура. Что его ранили, и он потерял волшебный меч. И, чтобы выздороветь, он то ли его соратники должны были этот меч найти. Видишь? Немощный король не дал себя убить, а ждет исцеления. Кстати, тот же мотив повторяется в легенде о Граале, только там потерян не меч, а копье, и на его поиски отправляется Парсифаль. Кстати, и тот, и другое символизируют…

— Паш, а проще нельзя? Я понимаю, что ты умный…

— Нельзя, — отрезал Стрелок. — У твоего Сергея тоже королеву ранили, только он не меч должен найти, а ее саму. Иначе Берегу песец, белый и пушистый. Ф-фу-у… — Пашка развалился на сухой траве, подставляя лицо солнцу. — А еще у них есть Черта.

Таня покрутила головой.

— «Потерпи, дядя Федор, всего одно платье осталось!» Ты Стругацких читала?

— Нет.

— А зря. У них есть такая «Далекая Радуга», физики напортачили с телепортацией, и через планету поползло то ли такое всепожирающее облако, не помню вот точно… Обсидиановое, по-моему, такое от земли до неба. Очень похоже. Хотя на Берегу с небом все в порядке, просто ползет полоса синего песка и жрет, хавает… слизывает, короче, все, что на пути. И размером от моря до моря. Как великая Польша.

— Пашка!

— А может, это две планеты пересеклись в четвертом измерении: Берег и Земля.

— Но у нас Черты нет! — окончательно ошалевая, заорала Таня.

— Зато Чернобыль грохнул.

— Ага, при каждом ядерном взрыве мы с кем-то пересекаемся в пятом измерении. Пашка, ты балбес.

— Спасибо.

— За что?

— Ты со мной разговаривать научилась по-человечески.

Таня подавила в себе желание съездить Стрелку по физиономии. Обидно же, черт возьми! Не сухарь она, не «синий чулок»! Да, кстати, «синий чулок» был вовсе мужик-зануда.

А Пашка сказал печально и серьезно:

— Черта — она как граница… Внутри каждого из нас есть какие-то рубежи. Их поставили родители, воспитание, общество, и мы всю жизнь мучимся. Или пробуем их перейти, чтобы стать самими собой.

— Тоже мне, радость, — глубоко вздохнула Таня, — перейдет Раскольников такую границу, и пойдет старушек гасить.

— Или полюбит.

— Что? — Татьяна захлопала ресницами, — ты думаешь… Сережка… перешел границу между собой и своей родовой памятью… И… и… влюбился в эту… Лилит? — она хмыкнула. — Вот всегда считала, что мужики предпочитают руками потрогать.

— Сильно ты нас знаешь, — Пашка иронично хмыкнул. — Думаешь, там пощупать было нечего? Как это у Ефремова…

— У какого?

— У Ивана Антоновича, конечно, писатель такой, — Стрелок возвел очи горе и пожевал губами. — Вывезли из храма изваяние, значит… На телеге со здоровущими бронзовыми колесами… И впряжены в нее были лев и буйвол, кажется… Лошади бы не сволокли. А на телеге баба! — в отличие от Ефремова, Пашке слов не хватило, и он помог себе руками, обрисовав в воздухе объемную фигуру. — Как там… «Необъятные бедра, куда шире массивных плеч, служили пьедесталом могучему телу с тяжелыми руками, большими и правильными полусферическими грудями. Шея, прямая и высокая, почти равная по окружности узкой удлиненной голове с едва намеченным лицом…» Весь вечер вчера учил.

— Спасибо, Пашенька!! — Татьяна озорно бросила в него шишку.

— За что?

А она, представив здоровущую тетку, идеально приспособленную для деторождения, но с объемом мозгов, как у курицы, смеялась и никак не могла остановиться. Сережка такую не полюбит!

— Тань! А выходи за меня замуж.

Эх, Стрелок! Надо же так все испортить.

Ястреб с помощью Лэти стянул через голову клепаный доспех из жесткой кожи. Кинул его под сосну. Вытер пот со лба.

— Не садись. Походим.

Ястреб хмыкнул. Но все же перелез через бревно и пошел вслед за проводником. Они взобрались на холм, поросший редкими соснами, и шум турнира и пробегающих время от времени дизелей заглушил посвист ветра и шелест хвои над головами. А потом идиллические звуки перекрыл странный звук, похожий разом на крик и дикий хохот. Лэти вздрогнул:

— Тьфу… Ворон! Ну и орет!

— Еще бы. Вон та дорожка так и зовется — Воронья Тропа, — Ястреб указал на просеку. — Меня Стрелок просветил, когда место для турнира выбирали. Тут поблизости ворон живет: как летит — крылья за стволы задевают.

— Ага. Странное здесь место. Эта колея железная… переезд. Граница.

Ястреб повернулся к другу:

— Знаешь. Ролевики тоже это чувствуют. Смутно, не как ты… Павел мне рассказывал, что будто, если пробежать по рельсу, можно угодить в другие миры. Будто проводники водят туда целые караваны, торгуют, или приводят сражаться наемников. Или отводят тех, кто здесь не прижился, в мир, который им больше всего подойдет. Вдруг открывается ложбина, вокруг холмы, заросшие багряными кленами, а посередке стол стоит, и за ним мужик, который распределяет, кому куда и можно ли вообще пройти.

— Ого!

— Сочинял, конечно. А красиво.

Ястреб от души потянулся и вздохнул:

— Ну что, выгулял меня? А то пить хочется.

— Истомился? — поправляя хвост, фыркнул проводник. — И в пол силы не дрался, небось.

— Счас! Там семеро наших было. Конечно, они мозгами не помнят, но в мышцах темная память есть! — Ястреб потер костяшками пальцев щеку. — Ух, как я побегал!!

— От них или за ними?

Пограничник бросил в Лэти шишку, промахнулся и, предвидя ответную, укрылся за деревом:

— Кстати, за доспех спасибо!

— Пожалуйста. Я еще десяток приволоку — лишь бы их зацепило.

— Зацепит. Маршала турнира узнал? Ну, того, в камуфляже, с песочными часами? Это Тумаш.

— Менестрель, которому пальцы размозжили? Вот не думал… Характерец у него еще тот.

— Пришел. Раньше него только Савва успел.

Лэти покивал головой. Ястреб стоял, понурившись, сцарапывал с джинсов приставшую смолу.

— Пол жизни бы отдал, чтобы родное надеть, — неожиданно сказал он.

— А, по-моему, удобно, особенно свитер. И джинсы. Еще бы в паху не натирали…

— Счастливый ты, Лэти. Хоть и жизнью рискуешь и в Черте, и рядом с Пыльными, все равно бы с тобой поменялся!! Я на Берегу совсем другим становлюсь. И пахнет там по-другому. И люди иначе думают.