Ника Ракитина - Радуга (Мой далекий берег)

Дверь отворила хмурая женщина в энене, с синяком под глазом, нанесенным нешироким тупым предметом. Неохотно отступила. Гость оказался в маленькой, ухоженной — только что не вылизанной — кухне. Собственно, весь дом и состоял из этой кухни, спальни над ней, подвала и чердака, соединенных любовно слаженной лестницей. Пол в кухне был сделан из тщательно пригнанного красного кирпича, такой же очаг выступал из серебристых ясеневых панелей, на полке над ним звонко тикали часы в деревянном корпусе — шалашик из березовых ветвей, прячущий костяной циферблат. У очага аккуратно сложены небольшие мехи, кочерга, щипцы для разбивания углей. Горит, потрескивая, огонь. Сквозь стрельчатое с цветными стеклышками окно сеется солнце. Блестит медная посуда. Все на месте.

Хозяин, опираясь на костыль, попытался вскочить с единственного кресла и, уступив его гостю, пересесть на табурет. Гость махнул зонтиком на длинной костяной ручке.

— О-отец-благо-го-детель… Без работы… уповая…

Вторым порывом хозяина было бухнуться в ноги, так и продолжая сжимать в руке грамотку об увольнении со службы. Грамотка и без того была изрядно помята, как и сам хозяин, чернила от пота потекли.

— По-потому как был избит… и жалобу… жалобу в магистрат… — проблеял несчастный.

— Жену бьешь, — губы гостя растянулись. — И правильно бьешь. Баба — дура.

— Да, она… — желтое мелькнуло в глазах и увяло. Развалина.

— С поручением ты не справился, — острие зонтика выбило из кирпича искры. — Магистрату остался должен.

— Я… я…

— За лечение.

— Я, благодетель…

— Заткнись.

Гость стал ходить по покою, каждым ударом зонта словно вбивая в дом свои слова. Хозяин водил за ним совершенно суматошными, насмерть запуганными глазами.

— …последнее средство — довести дело до конца.

— Он меня убьет!

— Милый мой, — отец-благодетель посмотрел страдальцу прямо в глаза. — Вот и видно, что ты месяц не выходил из дому. Пил?

Отмахнулся от вялых возражений.

— Пил беспробудно. А там сейчас новый хозяин. Тебе известно имя Ястреб Крадок?

Гостю показалось, хозяина сейчас придется вынимать из-под стола, в весьма непотребном виде. Он дернул носом.

— Дед знаменщика Юрия, визит к которому был для вас столь неудачен, — едва-едва растянулась пергаментная кожа на губах. — Ну-ну, — слегка потрепать по плечу: ободрить, но не испугать. — Пограничник. Предположительно, погиб в ночь Разбитой Луны. Разумеется, делиться вот этим ни с кем не стоит.

Оглянулся: жена бедняги и рядом не стояла. Хоть с этим справился. Нет, ну с кем приходится работать!.. (полувздох). Отец-дознаватель глубоко заглянул в остекленевшие от ужаса глаза хозяина и почти нежно продолжил:

— Так вот, оказалось, он осел в Исанге. И даже сделался преуспевающим врачом. Мы это проверим. Но пройдет месяц или два. А он уже сейчас на нашей шее.

Легкое касание: моя шея может так же страдать, как и ваша — Крома прежде всего. О, мы приободрились? Нам показалось, что простят неудачу? Голубчик, мы не прощаем. Мы можем забыть… на время. Отец-дознаватель улыбнулся еще тоньше, совсем уж тонко; зонтик описал плавный круг, мазнув по стене крылатой тенью.

— Забудьте про прачку, она нас пока не интересует. Падите в ноги деду Крадоку, он недавно женился, от этого глу… добреют. Бейте на жалость. Бедственное положение, долги, закладная на дом, смертельная болезнь жены. Придумайте сами!

Невольно пропустил раздражение. Этот дурень уронил костыль. Поднять, вот так. Побольше жалости в голос. Это не я виноват перед тобой, это мой жестокий долг.

— Вы справитесь. Досадные недоразумения случаются с любым. Отцы-радетели на вас надеются.

Еще бы. Такой дурак, что никто не примет всерьез. А примет — терять не жалко. Ах, какой дом. После кончины мужа можно будет облагодетельствовать несчастную, взять в служанки. Отец-дознаватель зажмурился, губы сошлись в ниточку, чуть поддернувшись кверху на уголках. Ой, вот только не надо убеждать меня в твоей вечной преданности, и в бесконечной благодарности, было это, было, сколько раз уже было, фальшиво насквозь, и не смешно.

— Не провожайте, не надо. Вам трудно двигаться. Я пришлю к вам магистратского лекаря, и уже вечером вы сможете пойти.

Гость улыбнулся напоследок, склонил седеющую голову, и с небрежно откинутого рукава незаметно упала на пол горстка пыли.

Ястреб сполз по косяку и, перегнувшись пополам, непристойно заржал. Оставлял в покое внутренности иррациональный страх, слезы наворачивались на глаза. Да знает он, что про несчастье с любым, с кем связан обрядом воскрешения, узнает тут же, но когда проснулся в пустой постели… Государыня виновато надулась с непроглоченным куском во рту, без бинтов, в великоватой утренней накидке покойной Крадоковой невестки, с сальными волосами, пятнами масла и желтка на лице и пальцах. А кухня просто источается солнечным сиянием.

Стараясь унять судорожный смех, Ястреб приподнял лицо жены за подбородок, почти зажмурился — вот-вот в руке останется обугленная плоть с чернеющими внутри костями… наваждение. Бережка облизнулась и все так же виновато объяснила:

— И ничего смешного. Есть хочу — умираю.

— Нельзя сразу… много.

— Разве это много? — она обиженно кивнула на стол, на котором наспех были собраны корзинка с яичной скорлупой, желтоватая сахарная голова, разбитые в горшочке желтки, горлачик со сметаной и разломанная коврига пшеничного хлеба. Ястреб втянул духовитый запах.

— Они же, эти двое, все съели, — продолжала жаловаться жена, — и рыбу, и укроп, и огурчики. Ябедничать плохо, но ты им скажи.

— Я им скажу, — ухмыльнулся Ястреб. — Уж скажу. А кому?

— Этим, — Берегиня облизнулась. Мелькнул нежно-розовый язык. — Знаменщику этому патлатому и второму… с ним…

— А Сольвега где?

— Не знаю. На рынок их прогнала.

Она отломила и со вкусом захрустела корочкой. Из-под табурета ответило утробное урчание. Ястреб стремительно нагнулся: рыжий драный котяра приканчивал в миске сметану.

— А этот откуда?

— М-м… — государыня проглотила еще ложку смешанных с сахаром желтков. За руку муж ее поймать не успел. Но ложку после отобрал.

— Пойдем, посмотрю тебя, — сказал строго. — А потом погуляешь в садике за домом. Только оденешься теплее, август, с утра холодно.

Она огорченно глянула через плечо на стол. Потянулась.

— Помыться бы.

Ястреб засмеялся:

— Ладно, была тут мыльня. Если Юрий не порушил, велю сготовить.

Провел ладонью, стирая остатки желтка с ее щеки.

— …По-моему, мы пытаемся спрятать горящую головню под разбитый горшок.

— Это что же, опять под кустиком ночевать? — заныл из угла Савва. — Я вам не зайчик.