Тим Пауэрс - Врата Анубиса

– Гороховый суп, – сказала юная Шейла. – Рыбаки и торговцы рыбой так мерзнут на Биллингсгетском рынке, что с радостью выложат два пенса за тарелку супа. А зимой – три пенса.

– Лук... это, э-э, главное предприятие, – пропыхтел Крис. – Суп – это только... хм, ну, из вежливости, что ли. Мы едва ли получаем за него то, что тратим на его приготовление.

Ну еще бы, так я и поверил, уныло подумал Дойль.

Луна стояла низко над горизонтом – огромный золотой, затуманенный шар, и таинственный лунный свет на полях, на деревьях, на ряби реки. Мэг потянулась, отцепила фонарь на носу лодки, чиркнула кремнем и повесила фонарь на крюк.

Русло стало шире, и Крис развернул лодку налево.

– Вот и Темза, – спокойно отметил он. На широком пространстве реки виднелись две лодки, связанные вместе, – тяжелогруженые, низко сидящие в воде, и на каждой что-то огромное, накрытое парусиной.

– Барки с сеном, – сказала Шейла, пристроившись рядом с Дойлем. – Мы видели, как одна такая лодка загорелась, и горящий человек сиганул в воду с верхушки тюка с сеном. Вот это было здорово! Куда лучше, чем в мюзик-холле! И бесплатно.

– Надеюсь... э-э... актеры тоже получили удовольствие, – сказал Дойль. Он подумал, что маленькое путешествие – довольно забавная история, вполне можно будет когда-нибудь рассказать за рюмкой бренди в клубе – в «Будлс» или «Уайт»... когда-нибудь, когда он разбогатеет.

А в том, что так и будет, он нисколько не сомневался. Первые несколько дней, конечно, придется трудно, но преимущество его знаний из двадцатого века непременно склонит чашу весов в его пользу. Черт подери, конечно, он сможет найти работу в газете, ну, или будет делать потрясающие предсказания – когда будет война, например, или относительно литературных направлений... и Эшблес приедет в Лондон через недельку, наверняка нетрудно будет с ним подружиться... и Байрон через два года вернется в Англию, – у него будет время завязать знакомство до того, как «Чайльд-Гарольд» сделает его суперзвездой. А почему бы мне, думал Дойль, не изобрести что-нибудь эдакое – электрическую лампочку или двигатель внутреннего сгорания... или ватерклозет? Нет, лучше уж ничего не менять в истории – любое подобное вмешательство может аннулировать рейс, которым я сюда прибыл, или даже обстоятельства встречи моих родителей. Надо быть очень, очень осторожным... но, пожалуй, я все-таки могу дать, к примеру, Фарадею, или Пастеру, или кому-нибудь еще парочку контрабандных советов. Он вспомнил, как спрашивал у портрета Вильяма Эшблеса, были ли девочки, виски и сигары лучше в его время. Ладно, теперь уж я и сам как-нибудь выясню это. Он зевнул и растянулся на мешке с луком.

– Разбудите меня, когда прибудем в город, – сказал он и отдался убаюкивающему ритму движения лодки.

Здание крытого Биллингсгетского рыбного рынка уже существовало, но шумное торжище по-прежнему выплескивалось на соседние кварталы. Тележки с турнепсом, капустой, луком и морковью и прочими плодами земли нескончаемой вереницей тянулись по всей длине Темз-стрит – мимо Белого Тауэра с флагами на башнях, мимо дорического портика здания Таможни, мимо восьми причалов у реки и дальше – к Лондонского мосту.

Пестрая рыночная толпа запрудила всю улицу – от переулков у северной оконечности Темз-стрит до крутого спуска к реке. Лодки продавцов устриц, пришвартованные к деревянной набережной, образовали узкий и извилистый проход – Устричную улицу, как обычно называли это место торговцы овощами.

Дойль уныло стоял, прислонившись к углу рыбного сарая. Не было сил сделать ни шагу – он уже успел изучить здесь каждый камень, пока бегал все утро по проклятому рыбному рынку.

Он с отвращением посмотрел на корзину с тощим луком и порадовался, что, несмотря на жуткий голод, все-таки не соблазнился этой сомнительной пищей. Дойль похлопал по карману, проверяя, на месте ли четыре пенса, честно заработанные тяжким трудом. «Все, что ты выручишь сверх шиллинга, можешь оставить себе, – милостиво разрешил Крис, когда Дойль и Шейла забегали к нему на лодку, – теперь ты дорогу знаешь и сам сможешь обойти весь рынок по обычному маршруту». С этими словами он всучил Дойлю корзину самого никудышного лука и велел им с Шейлой отправляться в разные стороны. Безусловно, находиться в обществе Шейлы, создания на редкость отвратительного, – удовольствие сомнительное, но сейчас, одинокий, измученный и беспомощный, он был бы рад и такой попутчице.

В шиллинге – двенадцать пенсов, безнадежно размышлял он. С этим убогим луком я никогда не заработаю столько! Ни полстолька... ни шиша! – как сказали бы его новые знакомые.

Призвав на помощь всю свою волю, Дойль оторвался-таки от стены сарая и горестно побрел к Тауэру.

– Лук! – робко прокричал он. – Кому лук? Отличный лук!

Шейла научила его выкрикивать именно это.

Мимо прогрохотала повозка с овощами. На козлах восседал румяный толстяк на редкость цветущего вида. «У него-то наверняка торговля идет прекрасно!» – с горечью подумал Дойль.

Толстяк снисходительно смерил взглядом унылую фигуру Дойля и почему-то расхохотался.

– Эй, парень! И это ты называешь луком? По-моему, это крысиный яд!

Толпа уличных зевак ответила улюлюканьем – шутка явно пришлась им по вкусу. Они заинтересованно подошли поближе. Парень бандитского вида неожиданно пнул корзину ногой. Лук рассыпался по мостовой, а одна луковица сильно ударила Дойля по носу. Толпа шумно выразила одобрение. Толстяк в повозке брезгливо поморщился – видимо, он хотел просто подшутить, но шутка зашла слишком далеко.

– Ну и козел же ты! – ласково сказал он Дойлю. Тот стоял в полном ошалении, отстраненно созерцая, как уличные мальчишки играют в футбол его луком.

– Эй! На, возьми! Здесь вдвое больше того, что стоил твой жалкий лук. Черт тебя подери, да проснись же ты!

Дойль машинально протянул руку за подачкой и поймал две монетки. Всего два пенса, подумал он. Жалкая плата за унижение.

Процветающий торговец счел инцидент исчерпанным и двинулся дальше.

Дойль положил монеты в карман и оглянулся вокруг. Толпа потеряла к нему интерес. Нигде не было видно ни лука, ни даже корзины. Никакого смысла идти дальше, подумал он. Совершенно разбитый, Дойль потащился обратно к реке.

– А, вот один из скорбных собратьев! – пропищал странный, высокий, как у Микки-Мауса, голос. – Посмотрите, он только что отправил весь свой лук в уличную похлебку. Эй, сударь!

Пораженный и смущенный, Дойль осмотрелся и увидел, что к нему обращается ярко размалеванная кукла. Кукла высовывалась из уличного балагана, разрисованного разноцветными изображениями драконов. Перед балаганом собралась немногочисленная публика – оборванные мальчишки и старые бездельники.