George Martin - Танец с драконами

– Кроме наших септонов, – Тирион показал на поля. – И кто живет на этих ваших Равнинах?

– Земледельцы и работяги, прикрепленные к земле. Тут есть сады, хутора, прииски... У меня самого есть тут кое-какие владения, хотя я редко их навещаю. Зачем мне тратить на них время, когда к моим услугам мириады услад Пентоса?

– Мириады услад.

« И высокие крепкие стены ».

Тирион поболтал вино в чаше.

– Мы от самого Пентоса не видели ни одного города.

– Тут есть руины, – Иллирио ткнул куриной косточкой в занавеску. – По этим местам проходят конные владыки, если какому-нибудь кхалу взбредёт в голову поглядеть на море. Дотракийцы не слишком-то любят города – это и в Вестеросе знают.

– Подкараульте один такой кхаласар, перебейте, и в следующий раз дотракийцы как следует подумают, прежде чем переправляться через Ройн.

– Дешевле откупаться от врагов едой и подарками.

« Додумайся я принести хорошего сыра на Черноводную, может, нос и по сей день был бы при мне ». Лорд Тайвин всегда презирал Вольные Города. « Они воюют деньгами вместо оружия , – говорил он. – У золота есть своё применение, но войны выигрывают железом ».

– Дай врагу золота, и он вернется и потребует ещё, говорил мой отец.

– Тот самый отец, которого ты убил? – Иллирио выкинул из паланкина очередную кость. – Наёмники не устоят против дотракийских крикунов – проверено Квохором.

– И твой доблестный Гриф? – усмехнулся Тирион.

– Гриф – другое дело. У него есть сын, в котором он души не чает. Мальчика называют Юным Грифом. Отважнее парня на свете нет.

Вино, пища, солнце, покачивание паланкина и жужжание мух – всё вокруг словно сговорилось вогнать Тириона в сон. Так что он засыпал, просыпался, пил. Иллирио пил вместе с ним чашу за чашей. Когда небо окрасилось багрянцем, толстяк захрапел.

Этой ночью Тириону Ланнистеру приснилась битва, залившая кровью холмы Вестероса. Он был в самом пекле, сея вокруг смерть секирой размером с себя самого; рядом с ним дрались Барристан Отважный и Злой Клинок, а в небе парили драконы. В этом сне у него были две головы, и у обеих не было носа. Врагами командовал его отец, и Тирион убил его снова. Затем он убил своего брата Джейме и, смеясь при каждом ударе, рубил его лицо топором, пока оно не превратилось в кровавую кашу. Лишь когда битва закончилась, он понял, что его вторая голова плачет.

Когда он проснулся, его короткие ноги налились железом. Иллирио ел оливки.

– Где мы? – спросил его Тирион.

– Мы все ещё на Равнинах, мой торопливый друг. Скоро дорога выведет нас в Бархатные холмы. Оттуда мы поднимемся к Гоян Дроэ, что на Малом Ройне.

Гоян Дроэ был ройнарским городом, пока валирийские драконы не превратили его в дымящееся пепелище.

« Я оставляю за спиной не только лиги, но и века , – подумал Тирион, – движусь назад во времени – в те дни, когда землёй правили драконы ».

Тирион засыпал, просыпался и снова засыпал – то днем, то ночью. Бархатные холмы оказались сущим разочарованием.

– Да у половины шлюх в Ланниспорте титьки больше, чем эти холмы, – заявил он Иллирио. – Надо вам переименовать их в Бархатные соски.

Они видели круг из стоячих камней, которые, по словам Иллирио, поставили великаны, потом глубокое озеро.

– Тут было логово разбойников, которые грабили проезжих на дороге, – сообщил Иллирио. – Говорят, они по сей день обитают там, под водой. Тех, кто вздумает порыбачить на озере, утаскивают вниз и съедают.

К следующему вечеру им встретился каменный валирийский сфинкс, припавший к земле у дороги. У него было тело дракона и женский лик.

– Драконья королева, – сказал Тирион. – Хороший знак.

– Вот только короля у неё нет, – Иллирио показал на гладкий каменный постамент, где раньше стоял второй сфинкс. Камень зарос мхом и цветущими лозами. – Конные владыки соорудили под ним деревянные колёса и увезли в Вейес Дотрак.

« Это тоже знак , – подумал Тирион, – и совсем не такой хороший ».

Этой ночью он напился сильнее обычного и в какой-то момент разразился песней:

Он в глухую ночь оседлал коня, и покинул замок тайком,

Вихрем он по улицам мчался, ненасытной страстью влеком.

Туда, где жила она: его тайный клад, услада его и позор.

Но он отдал бы замок и цепь свою – за улыбку и нежный взор.

Продолжения он не знал, кроме припева:

Золотые руки всегда холодны, а женские – горячи.

Руки Шаи били его по лицу, когда золотые руки цепи Десницы впились в её горло. Он не помнил, были они горячими или нет. Когда силы покинули её, удары стали прикосновениями мотыльков, порхающих вокруг его лица. Каждый раз, когда он закручивал цепь туже, золотые руки всё глубже впивались ей в горло. « И он отдал бы замок и цепь свою – за улыбку и нежный взор ». Поцеловал ли он её последний раз, когда она была уже мертва? Он не помнил... но прекрасно помнил, когда они поцеловались впервые – в шатре на Зелёном зубце. Как сладки были её уста.

Он помнил и тот первый раз, когда поцеловался с Тишей. « Она не умела целоваться, как и я сам. Мы тыкались носами, но когда я коснулся её языка моим, она затрепетала ». Тирион закрыл глаза и попытался вспомнить её лицо, но увидел только своего отца, согнувшегося над отхожим местом с задранной до пояса ночной рубашкой.

– Куда отправляются шлюхи, – произнес лорд Тайвин, и арбалет тренькнул .

Карлик перевернулся на живот и зарылся тем, что у него осталось от носа, в шёлковые подушки. Сон разверзся перед ним бездонным колодцем, и он с радостью бросился вниз и позволил тьме пожрать себя.

«Приключение» дурно пахло.

На нём было шестьдесят весел и парус; длинный и узкий остов сулил быстрое плавание.

« Кораблик маловат, но нам сгодится », – подумал Квентин, когда впервые увидел судно, но это было до того, как он поднялся на борт и как следует принюхался. – «Свиньи», – решил он поначалу, но, сделав второй вдох, изменил мнение. Свиньи пахнут и того лучше. Это же была перебившая портовые запахи рыбы и солёного воздуха вонь мочи, гнилого мяса, нечистот, смрад мертвечины, мокнущих язв и загнивших ран.

– Меня тошнит, – признался он Геррису Дринкуотеру. Изнывая от жары, они ждали владельца судна, палуба которого источала такое зловоние.

– Если капитан пахнет так же, как и его корабль, как бы он не принял твою блевотину за духи, – ответил Геррис.

Квентин уже был готов предложить попытать счастья с другим судном, когда хозяин всё-таки явился – с парой гнусного вида матросов по обе руки. Геррис поприветствовал его улыбкой. Хотя по-волантийски он говорил хуже Квентина, но в силу их маскарада вести переговоры приходилось именно ему. В Дощатом городе виноторговца изображал Квентин, но фиглярство ему приелось, так что в Лисе при пересадке с корабля на корабль дорнийцы поменялись ролями. На «Жаворонке» Клетус Айронвуд стал торговцем, а Квентин – его слугой, но в Волантисе, после того как Клетуса убили, роль хозяина принял Геррис.