Стивен Кинг - Бесплодные земли

– Может быть, остановимся? Передохнем минуточку?

– А в чем дело? – спросила Сюзанна.

– Да, – сказал Роланд. – Если хочешь, давай остановимся.

Внезапно Эдди снова почувствовал близость Генри, его присутствие, словно тяжелый груз лег на плечи. Нет, вы посмотрите на этого пидора. Он что, чего-то там углядел в этой чурке? Опять собирается что-нибудь вырезать? Да? Ну разве не КРАСОТУЛЯ?

– То есть, это необязательно. Я хочу сказать, ничего такого. Я просто…

– … кое-что увидел, – закончил за него Роланд. – Уж не знаю, чего ты там углядел, но прекращай свой словесный понос, бери, что увидел, и двинем дальше.

– Да нет, ничего. Правда… – Эдди почувствовал, что краснеет, и попытался отвести вожделеющий взгляд от ясеня, что привлек его внимание.

– Нет, чего. Там что-то такое, что тебе нужно, и это вовсе не «ничего». Если тебе это нужно, Эдди, значит, и нам оно тоже нужно. А что нам не нужно, я сейчас тебе скажу. Нам не нужен мужик, который не может избавиться от бесполезного груза своих давних воспоминаний.

Теплая кровь, прилившая к лицу, обернулась жаром. Еще мгновение Эдди стоял, опустив пылающее лицо и сверля взглядом свои мокасины. Ощущение было такое, что Роланд заглянул ему прямо в сердце своими как будто повылинявшими голубыми глазами воина.

– Эдди? – осторожно спросила Сюзанна. – Что там такое, мой сладкий?

Ее голос придал ему мужества, которого так ему не хватало. Стряхнув с себя оцепенение, он шагнул к тонкому деревцу, на ходу вынимая из-за пояса нож Роланда.

– Может быть, ничего, – буркнул он и заставил себя добавить: – А, может быть, кое-что. Если я его не запорю, выйдет действительно что-то.

– Ясень – дерево благородное и наделенное силой, – заметил Роланд, но Эдди едва ли его услышал. Насмешливый, глумящийся голос Генри затих; вместе с ним не стало и стыда. Эдди думал теперь только о ветке, что притянула к себе его взгляд: утолщенная и чуть выпирающая у ствола. Утолщение это имело несколько необычную форму… как раз такую, какая ему и нужна.

Ему виделась форма ключа, таящаяся внутри – ключа, который явился ему на мгновение в огне, прежде чем горящая кость изменилась снова и обернулась розой. Три перевернутых «V», центральная – глубже и шире, чем две по краям. И s-образная загогулина на конце. Ключ к разгадке.

Дуновение сна снова прошелестело в сознании: «Дад-а-чум, дуд-а-чик, не волнуйся, у тебя есть ключ».

«Может быть, – подумалось ему. – Но на этот раз я постараюсь, чтобы все получилось как надо. На все сто процентов, без дураков».

Очень осторожно он срезал ветку и подрезал узкий конец. Осталась толстая ясеневая болванка длиной в девять дюймов. В руке тяжесть ее ощущалась как будто живой… живой и готовой раскрыть свою тайну… человеку, достаточно ловкому и искусному, чтобы выманить этот секрет.

Вот только такой ли он человек? И имеет ли это значение?

Эдди Дин был уверен, что на оба вопроса ответ будет – да.

Здоровая – левая – рука стрелка легла ему на плечо.

– По-моему, ты знаешь один секрет.

– Может быть.

– Не поделишься с нами?

Эдди покачал головой.

– Сейчас лучше не нужно. Потом.

Роланд задумался и кивнул.

– Хорошо. Я задам тебе только один вопрос, и мы больше не будем к этому возвращаться. У тебя нет, случайно, каких-то мыслей насчет того, как можно справиться… с этой моей проблемой?

Про себя Эдди подумал: «Так вот явно он ни разу еще не выказывал это отчаяние, что терзает его, пожирая заживо», – но вслух сказал только:

– Не знаю. Сейчас я еще не уверен. Но я очень на это надеюсь, дружище. Правда.

Роланд кивнул и отпустил руку Эдди.

– Спасибо. У нас есть еще добрая пара часов до заката… надо ими воспользоваться, как считаешь?

– Я – «за».

Они двинулись дальше. Роланд вез на коляске Сюзанну, а Эдди шагал впереди, держа в руках деревяшку с ключом, сокрытым внутри. Казалось, дерево дышит теплом, исполненным силы и тайны.

В тот же вечер, сразу после ужина, Эдди снял с пояса нож стрелка и занялся резкой. Нож этот, на удивление острый, казалось, вообще никогда не затупится. В свете костра Эдди трудился медленно и осторожно, переворачивая в руках кусок древесины и с удовольствием наблюдая, как из под уверенных его «штрихов» выползают ровные завитки стружки.

Сюзанна легла на спину, подложив руки под голову, и смотрела на звезды, неспешно кружащиеся в черном небе.

Роланд отошел к самой границе лагеря, за пределы отблесков костра, и встал там, прислушиваясь к голосам безумия, что снова терзали его измученный и смятенный разум.

«Мальчик был».

«Не было никакого мальчика».

«Был».

«Нет».

«Был…»

Он закрыл глаза, приложив холодную ладонь ко лбу, ноющему от боли, и спросил себя, сколько он еще выдержит, прежде чем лопнет, как изношенная тетива лука.

«О Джейк, – взмолился он про себя. – Где ты теперь? Где ты?»

А над ними, в ночной вышине, Старая Звезда и Древняя Матерь, взойдя к назначенным им местам, смотрели с тоской друг на друга через усыпанные звездной крошкой обломки древнего своего неудавшегося супружества.

В течение трех недель Джон «Джейк» Чемберс храбро боролся с безумием, постепенно к нему подступающим. Все эти недели он себя чувствовал как последний пассажир на тонущем корабле, налегающий на рычаг трюмовой помпы в отчаянной борьбе за жизнь, пытающийся удержать корабль на плаву, пока не закончится шторм, небо не прояснится и не подоспеет помощь… откуда-нибудь. Откуда угодно. 29 мая 1977 года, за четыре дня до начала летних каникул, он наконец примирился с тем фактом, что помощи ждать неоткуда. Пришло время сдаться – позволить шторму забрать и его.

Роль пресловутой соломинки, что переломила хребет верблюду, исполнило экзаменационное сочинение по английскому.

Джон Чемберс – «Джейк» для тройки-четверки мальчишек, которые были почти что его друзьями (если бы папа об этом узнал, он бы точно рассвирепел не на шутку) – заканчивал свой первый год в школе Пайпера. Хотя ему было уже одиннадцать и ходил Джейк в шестой класс, он был маленьким для своих лет, и почти все, кто видел его в первый раз, думали, что ему лет девять, если вообще не восемь. Честно сказать, еще год назад его часто вообще принимали за девочку, пока он не устроил дома большой скандал, так что мама в конце концов согласилась на то, чтобы он постриг свои кудри «ежиком». С отцом, разумеется, у него не было никаких проблем насчет стрижки. Папа лишь улыбнулся этой своей тяжеловесной улыбочкой из нержавеющей стали и сказал примерно следующее: «Малышу просто хочется быть похожим на морского пехотинца, Лори. Тем лучше».

Для папы он никогда не был Джейком и только изредка – Джоном. Обычно же – просто «моим малышом».