Александра Лисина - Время перемен. Лабиринт Безумия

Таррэн невесело кивнул.

— Я понял.

— Нет, не понял! — снова рассердилась старуха и едва не замахнулась полотенцем. — Тот Темный, кто ЭТО сотворил, все точно рассчитал! Если взглянешь на нее в полный рост, мигом забудешь обо всем остальном: о семье, долге, жене, детях… будешь с ума сходить и ни о чем другом больше не вспомнишь. Но это еще полбеды, остроухий, потому что ты будешь жить, сохранишь рассудок и еще сможешь служить, работать, воевать… если воля сильна, конечно. И если ОНА разрешит. Но коли хоть раз увидишь ее спину — умрешь. Немедленно. Пропадешь и сгинешь без следа. Понял? Те руны нельзя читать мужчине! Их никому нельзя даже просто увидеть! Мы лишь однажды упустили, просто не знали тогда, в чем опасность! Так лет десять назад один дурачок решил проверить и подглядел в щелочку… а потом сам с крыши сбросился, чтобы не мучиться. Мальчишка… просто глупый мальчишка, который решил, что сумеет преодолеть… всего двадцать ему исполнилось. Только-только в Пределы пришел. Вот с тех пор Белик так себя и ведет, чтобы никого больше… теперь понимаешь?

Таррэн несильно вздрогнул.

Я их просто убиваю… — снова вспомнился ему ее мертвый голос. Боги, как же это верно!!

— Я не просто так пугаю, — все еще сердито покосилась Грета. — Урантар это знает, я тоже знаю. Белка знает. Знал еще Сар’ра, потому что берег ее дольше всех, но больше — никто! Даже Гончие только догадываются, не говоря об остальных. Знают, что нельзя, знают, что опасно, но до истины не докопались. Думают, им молния в лоб прилетит, если рассердить Белку как следует и при этом посмотреть в глаза. А про другое молчим. И пускай: спокойнее живется, потому что наверняка найдется немало дураков, которые решат проверить свои силы. Мол, любовь творит чудеса… а тебе я говорю открыто: НЕ СМОТРИ! Отвернись, зажмурься и думай о том, что тебе дорого в этой жизни, только не смотри. И цени мою доброту, Темный: раньше, может, и не сказала бы. Да только раз ты удержался сегодня, может, сумеешь ей когда-нибудь и в другом деле помочь.

Он только горько усмехнулся: если бы… но я же враг. И всегда останусь только врагом. Всегда по ту сторону, всегда напротив, но никогда — рядом.

Старая Грета неожиданно вздохнула.

— Какая ирония, да? Вот уж не поверила бы, если бы сама не увидела… а похоже, задела тебя наша Белка, да? Скажи, Темный: я права?

Таррэн поспешно уронил взгляд.

«Это просто магия, — тоскливо подумал он. — Всего лишь проклятая магия, от которой я схожу с ума. Как Элиар, Танарис, как все мы. Всего лишь дурацкая магия… Торк! Но почему же я согласен даже на это, лишь бы ей больше не было больно?!!»

— Выходит, так, — понимающе кивнула бабка. — Иначе не сумел бы ты сегодня от нее отказаться. Поверь, остроухий: это немногим дано. Мало кто может себя перебороть, да и желание для этого нужно. Такое, чтоб не слабее ее силы оказалось. У тебя оно есть и, значит, Белка в тебе не ошиблась. Правильно доверилась с узами. Она никогда не ошибается, Темный, иначе не дошел бы ты живым до Заставы. Чего уставился? Я не первый год на свете живу, замечаю кое-что. Особенно то, как Траш на тебя смотрит, а ведь они очень близки… да и Каррашик принял за своего, а такого еще ни разу за десять лет не было. Так что не таращи глаза и лучше подумай, что скажешь, когда она проснется. Близко тебя, конечно, не подпустят, обожания тоже не жди, ни о каких отношениях и речи быть не может, но терпеть рядом тебя будут. Может быть, даже признают, как Шранка. Станешь ей новой опорой, и это — самый лучший вариант, поверь, потому что остальные не удостоились даже такого. Но вздумаешь ее обидеть — помни: я за тобой слежу. Ясно?!

— Да, мать. Спасибо, — холодными губами выдохнул Таррэн, невидяще глядя перед собой.

Да какая из меня опора?! Мне жить-то осталось… да и невозможно это. Нереально просто, потому что память до конца жизни будет гореть на ее теле проклятыми рунами! Будет каждый раз напоминать при взгляде, в разговоре, запахом своим… никогда не оставит ее! Если бы бабка слышала вчерашний разговор, то поняла бы: Элиар подойдет Белке гораздо лучше. И, кажется, она уже сама об этом задумывается, потому что не вышвырнула его прочь, едва услышала знакомую песню, и даже не пнула хорошенько напоследок. А искренне признала, что хорош, и даже в этом была снова права, потому что он теперь совсем не тот высокомерный гордец, каким выехал из Светлого Леса. Элиар действительно изменился, стал гораздо мягче, спокойнее. Сдержаннее. Поумерил гордыню, затолкнул спесь куда-то очень глубоко, поубавил пыла, признал за людьми право на существование. Поумнел, что ли? Или просто рассмотрел в смертных новое? Уважать, по крайней мере, точно начал. Особенно Стражей, которые мало в чем ступят даже ему. Но, что важнее всего, Элиар ничем не напомнит ей о прошлом. Ни словом, ни делом, ни внешним видом, ни даже цветом волос. А я… мне просто нельзя смотреть ей в глаза.

— Проследи, чтобы ее никто не побеспокоил, а я на кухню — там у меня мясо подгорает, — властно распорядилась Грета и, неожиданно грациозно поднявшись, неспешно удалилась.

Таррэн машинально кивнул и надолго выпал из реальности, погрузившись в размышления о своем собственном роке, сотни раз проклятом Роде, проклятом не меньше Амулете и своем ближайшем будущем. Тоже — проклятом и, вероятнее всего, весьма коротком: примерно до того времени, когда придет пора войти в Лабиринт Безумия. И Таррэн совсем не был уверен в том, что сумеет выйти оттуда живым.

Знакомая тоска, как ни странно, сегодня не спешила возвращаться. Никакого отчаяния по поводу грядущего Таррэн тоже не испытывал. Даже сожаления — уже нет, потому что внутри, наконец-то, образовалось какое-то странное равновесие между собой, своим неумолимо заканчивающимся сроком и маленькой Гончей, которая все это время будет незримо присутствовать между ними. Каких-то три или четыре дня… но Темный эльф не переживал, что времени осталось так мало. Зачем? Если то, что есть сейчас, в его положении уже — непростительная роскошь. Он умел ценить редкие дары своей странной жизни. Особенно то, что имеет в запасе несколько драгоценных часов для того, чтобы подождать в блаженной тишине, а потом со спокойной душой увидеть знакомую насмешку в голубых глазах. Хотя бы ее — вместо прежней ненависти и ледяного презрения. И уже одно это — огромная радость, потому что старые чувства больше не вернутся и не доставят ей боли. Ради такого можно побороться, потерпеть, помучиться пару дней. Поэтому он просто молча сидел у фонтана, как недавно Шранк, рассеяно гладя жесткие пластинки на загривке странно притихшей хмеры, невидяще смотрел перед собой и терпеливо ждал, когда настанет его очередь исполнить свой долг.

— …Нет, я все-таки не понимаю! — упрямо набычился Весельчак, исподлобья наблюдая за спокойным лицом Воеводы. — Почему нам нельзя идти в Лес сегодня? Или завтра?