Александра Лисина - Белые ночи

— А сам Лука что говорит?

— Ничего. Не помнит он, что случается. Не знает еще ничего. Едва поймаешь его, как он сразу теряет разум — сперва бьется, как тот зверь, потом угомонится, а после всего в сон его клонит. Когда проснется — только удивляется, что вечер уже. И потом снова все идет, как обычно. До следующего раза.

Я озадаченно нахмурилась.

— Странно. Амулеты Двуединого пробовали давать?

— А то, — невесело усмехнулся воин. — Ходил, обвешанный, как игрушками. Да только нет с них прока — ни с амулетов, ни с цепей охранных, ни с чеснока, ни с трав целебных: как сбегал он из дому, так до сих пор и сбегает.

— Очень странно. На проклятие не похоже, иначе он зачах бы за год. Оборотни так долго не ломаются — им пары месяцев достаточно для обращения. К нежити тоже отношения не имеет, потому как свои же собаки его и загрызли бы. И у людей таких болезней вроде нет…

— Откуда тебе знать? — хмыкнул Лех. — Ты что, врачевать умеешь?

— Нет. Но мне как-то пришлось пару лет поработать у неплохого лекаря в помощницах. Давно. Он-то и понарассказывал всякого, что с людьми бывает. А другой мой друг неплохо в магии разбирался. Тоже кое-чему научил. Но я никогда от них не слышала ни о чем похожем.

— Вот и наши маги не слышали.

— Так вы к Верховному, что ли, решили пойти? — встрепенулась я. — Для того мальчишку в Кроголин тащите?

Лех быстро кивнул.

— Да. Может, он что подскажет? В Приграничье маги сильные — как боевые, так и целители. Говорят, лучше столичных разбираются во всяких… непонятностях. И Верховный там почти постоянно обитает. Где ж еще ему быть, как не возле Пустошей? Вдруг действительно поможет?

— Вдруг… — эхом повторила я, думая о своем. Хотела еще спросить о Зите, но не успела — невидимый Брегол зычно скомандовал короткий привал, и телеги, дружно скрипнув осями, внезапно остановились.

Противный дождик, наконец-то, перестал трепать мои нервы, но лучше от этого почти не стало — с каждого куста, с каждого дерева и каждой травинки беспрестанно капало, так и норовя налить по ведру воды за шиворот. Кони и всадники вымокли по самые макушки, тканые пологи на повозках потяжелели и бессильно обвисли, колеса вязли на раскисшей дороге. Воздух стал отвратительно сырым и влажным, а дрова — безнадежно мокрыми и скользкими.

За неполный день лес успел основательно пропитаться влагой, трава предательски скользила под ногами и копытами, сапоги разъезжались по мутной грязи, кони устало мотали головами и шумно отфыркивались, а люди ругались сквозь зубы и с надеждой посматривали на хмурые небеса, ожидая хоть какого-то проблеска в нерадостном мареве низко висящих туч. Бесполезно — солнце надолго скрылось из глаз. И, хоть до ночи было еще далеко, отчего-то казалось, что вязкая серая мгла уже подступает со всех сторон.

Брегол мрачно оглядел выбивающихся из сил тяжеловозов, оценил расплывающуюся кашу на дороге, кинул еще более неприветливый взгляд на небо и, скрепя сердце, скомандовал большой привал. Караван, медленно взобравшись на вершину небольшого пригорка, где было слегка посуше и не повсеместно хлюпали лужи, немедленно встал, привычно закручивая телеги вокруг будущего лагеря.

Я не стала дожидаться, пока возницы распрягут утомленных коней, а, выскользнув из-под мокрого полога, сноровисто огляделась. Так, пригорок небольшой, вода тут не задерживается. До реки далековато, но где-то наверняка пробивается наверх холодный ключ, иначе купец остановился бы в другом месте. Вокруг — величественные сосны, в стороне виднеется след старого кострища (ага! знал он, куда вел людей!), трава под ногами не такая сочная и длинная, как везде, так что тут наверняка не раз вставали лагерем до нас. Правда, давно это было, но это все же лучше, чем ничего.

Брегол распоряжался быстро, умело, спокойно. Возницам сразу указал, где следует разместить лошадей, сам обошел все до единой телеги, придирчиво проверил оси и колеса, задумчиво потрогал полотняные стены, заглянул внутрь и на всякий случай велел укрыть драгоценный зиггский шелк несколькими слоями непромокаемой парусины, которую именно для этих целей и захватили с собой.

Несколько всадников неторопливо спешились и, подхватив оружие, обошли окрестности, ища следы чужого присутствия и отпечатки крупных лап. Прошли до самой реки, не пожалев сапог и уставших ног, но не нашли ничего подозрительного и так же неспешно вернулись обратно. Среди них я с удивлением признала черноволосого Яжека, с которым недавно препирался Лех (оказалось, он был одним их пяти искусных арбалетчиков, о которых упоминал Тарг). Рядом заметила двух чистокровных зиггцев, одетых в одинаковые короткие кольчуги и островерхие шлемы с широким переносьем. Как полагается, невысокого роста, узкокостных и сероглазых, с ритуальными татуировками наемников на гладко выбритых щеках, обязательными саблями у пояса и кожаными куртками поверх брони. Потом наткнулась на здоровенного бугая, почти на голову возвышающегося над остальными, на груди которого едва сходился специально (явно на заказ!) скроенный доспех из мелких стальных пластинок. Мысленно подивилась бритому затылку, придающему ему гораздо большее устрашение, чем могучие руки и громадные плечи. Мельком взглянула на то, с какой легкостью здоровяк переломил о бедро толстое полено, и мысленно покачала головой: вот про таких богатырей и складываются потом легенды. Мол, племенного быка способны убить одним ударом кулака. Такой, пожалуй, убьет не только быка, но и дракона завалит одним плевком. Вон, как рукава на плечах бугрятся — того и гляди, лопнут, не выдержав напора переразвитых мышц.

Гм, кажется, я уже догадалась, кто намедни отмахивался от разбойников тяжеленной оглоблей.

Рядом с Яжеком бодро переругивались двое других широкоплечих молодцов, но эти попроще, чем давешний великан. Светловолосые и длинноусые, с густыми рыжеватыми бровями и грубоватыми лицами; одетые в странные меховые сапоги, плотные шаровары, простые рубахи с причудливой вышивкой вдоль треугольного ворота; подпоясанные широкими кушаками с алой полосой по верхнему краю. А, ясно — меригольдеры. Только выходцы крохотного королевства Мерголии, что затерялось где-то между древней Ларуссией и бескрайними ледяными просторами далекого и почти не изведанного севера, предпочитали носить густую растительность на лице, считая ее признаком несомненной мужественности, иметь при себе не благородные мечи, а ширколезвийные топоры, которые гордо именовали секирами; только у них хватало ума носить даже в жарких пустынях традиционные чувяки с меховой отстрочкой; и лишь у них считалось почетным идти в бой с голой грудью, презирая доспехи и всяческие уловки «трусов, недостойных зваться настоящими воинами». Эти двое, правда, уже обжились в большом мире — кольчуги, хоть и простенькие, все же имели. Да и шлемами обзавелись, потому что гордость гордостью, но жить-то всем хочется. Вот только манеры оставляли желать лучшего, да гортанный акцент неприятно резал слух.