Евгений Немец - Корень мандрагоры

— Ну, молодой человек? Готов?

Я пожал плечами. Как можно быть готовым к тому, о чем имеешь смутное представление?

— Оставь его, дорогой, ты же видишь, малыш переживает. Это же его первый школьный день!

То ли мама и в самом деле расценила мой неопределенный жест как волнение, то ли просто очень хотела в него поверить. Я не стал возражать.

— Мам, я не хочу яичницу. Мне печенье с молоком, — сделал я заказ, потому что знал: нет ничего вкуснее этого печенья, только что вынутого из духовки. Что-что, а готовить мама умела.

Я получил стакан теплого молока и тарелку печеных вкусностей, быстро с ними расправился, поблагодарил и собрался идти в свою комнату облачаться в белую рубашку и коричневый костюмчик. Но мама меня задержала:

— Малыш, скушай еще яблочко. Там витамины, они тебе сегодня пригодятся.

Я задержался. Мама положила яблоко на разделочную доску, занесла над ним нож, послышалось сочное «хрусь», плод раскрылся двумя половинками, а следом мама вскрикнула: «О господи!» — и отшатнулась, выронив нож, — тот громко звякнул о кафельный пол. Папа поднял на супругу глаза, я подошел посмотреть, что же такое испугало маму.

На бледно-желтом теле яблока, покрытом испариной сока, вокруг гнезда коричневых семечек изгибалась тоненькая бороздка, обозначенная бурыми точками. В ней шевелился молочно-белый червячок с черной головкой.

Я взял обе половинки яблока, внимательно рассмотрел со всех сторон. Мне бросилось в глаза то, что снаружи кожура была совершенно целой. Я подошел к отцу, спросил:

— Пап, как червячок попал внутрь? Его норка нигде не выходит наружу.

Отец взял половинки яблок, тоже внимательно осмотрел, задумался. Было видно, что решать такие ребусы на невыспавшуюся голову ему совсем не хочется. Наконец сказал:

— Он залез туда, когда был настолько маленький, что его червоточину теперь не видно невооруженным глазом.

Довольный, что нашелся с ответом, отец отдал мне половинки яблока и вернулся к завтраку. Я сильно сомневался в том, что он сказал мне правду, потому что к тому времени научился различать, когда отец уверен в своих словах, а когда нет. На этот раз он просто выдал мне первое, что пришло в голову — гипотезу оккупации яблока червями-младенцами — и на этом поставил точку.

— Выброси! — потребовала мама. Она смотрела на половинку яблока с червяком как на источник бубонной чумы. — Яблоко испорчено!

«Испорченные» половинки плода выскользнули из моих ладоней и упали в корзину для мусора. Я смотрел на них и думал о том, что должен понять, как и почему в таком чистом, сочном и аппетитном яблоке появляются черви. Разрозненные нити жизни — обрывки какой-то информации, размышлений и событий, маминых «О господи!» и спокойной рассудительности отца, длинный список пометок «с этим надо разобраться» и «папа не знает, что это такое» и многое-многое другое, чего даже словами невозможно было описать, — вдруг сплелись воедино, и я почувствовал, что если когда-нибудь смогу ответить на этот вопрос: почему в идеальном, практически первозданном плоде появляются черви, которые одним своим присутствием портят саму суть яблока, — то смогу ответить и на все остальные вопросы. Словно Его Величество Знание дыхнуло на меня освежающей прохладой просвещения, словно хотело мне подсказать направление, в котором я должен двигаться. И я понял его. Понял и внял его совету — начал искать червей. И пару месяцев спустя я нашел первого.

Мы сидели за партами и прилежно внимали рассказу высокой и грустной женщины (нашей учительницы) о девочке, которая подходила ко всем подряд и радостно объявляла, что ее папа поправился. До этого папа очень долго лежал в больнице и перенес операцию, а может, и две. Дети, которым девочка упорно навязывала свое общение, в основном реагировали одинаково, они вопрошали: «Ну и что?» Но вот нашелся один славный мальчик, который порадовался вместе с героиней рассказа, весь разулыбался и ответил: «Как здорово! Давай нарвем цветов и пойдем его поздравим!» На этом история закончилась. Такой себе пресный рассказик, который я внимательно слушал, ожидая чего-то интересного в конце. Но развязка оказалась банальной и совершенно скучной, и я подумал, что лучше бы нам прочитали отрывок из Незнайки. Но тут учительница задала вопрос, который меня насторожил:

— Дети, кто, по-вашему, в этой истории поступил правильно? В свои семь лет я ясно почувствовал, что меня держат за дурака. Потому что было очевидно, какой ответ желает получить учительница. Отец никогда не задавал мне вопросов, от которых я чувствовал бы себя глупым. Я уже хотел было засмеяться, но, глядя на десяток рук, поднятых в желании поскорее обрадовать учительницу «правильным» ответом, прикусил язык.

— Последний мальчик поступил правильно!..

Я не знал еще, что такое лицемерие, но за два месяца успел более-менее познакомиться с товарищами по классу и понять, кто что из себя представляет. Большая часть одноклассников, не задумываясь, послали бы девочку куда подальше. Но после того как учительница задала свой идиотский вопрос, это становилось не важно, теперь главное заключалось в другом: не обязательно поступать правильно, достаточно знать, как поступать правильно. Это называется праведность.

— А ты что думаешь? — спросила меня учительница, обратив внимание на отсутствие активности с моей стороны. А может, на мою озадаченную физиономию, решив, что озадаченность — реакция на сложный вопрос.

Я сказал:

— А где он хотел рвать цветы?

Вопрос привел учительницу в замешательство. Я внимательно смотрел на нее и ждал, что она скажет.

В нашем поселке цветы не росли на улицах, и единственное место, где их можно было достать, — оранжерея. Но там их тоже не раздавали бесплатно. Как-то мы с товарищем решили порадовать наших мам тюльпанами, и нам, застигнутым на месте преступления, пришлось спешно уносить ноги. Так что в свое время я усвоил твердо: если берешь чужое, можешь огрести тумаков. Ради выздоровевшего папы совершенно чужой для меня девочки я бы не полез в оранжерею — вот что я имел в виду. Сказать: «поздравляю» — пожалуйста. Улыбнуться — от меня не убудет. Но цветы — это перебор.

— Да какая разница! — наконец воскликнула учительница, все еще не понимая, почему я вообще на этих цветах сделал акцент.

Я отрицательно покачал головой и твердо сказал:

— Я не буду рвать цветы для чужого папы.

Кто-то хихикнул, кто-то повертел пальцем у виска. И в самом деле, кто ты, если не дурачок, когда отвечаешь то, что думаешь, а не то, чего от тебя ждут. В мире праведности честность не добродетель. Мало того, в среде праведности честность — синоним бестактности и даже вероломства. Ну что стоит ответить правильно и тем самым дать учителю возможность со спокойной душой закрыть тему? Честный ответ — это посягательство на спокойствие и заведенный уклад, потому что на него необходимо реагировать, с ним необходимо считаться, а стало быть, тратить время, силы, а то и нервы. Нет, в мире праведности честность — не добродетель.