Amargo - Хороший ученик

— Ты меня испугал — не буду рисовать ему палочку, — усмехнулся я. — Знаешь, давай все же выпьем чаю. Алкоголя у меня нет, а вот чай… с десяток сортов найдется.

— Давай, — согласился Поттер. — На твой выбор.

Я отправился на кухню и, покопавшись среди баночек, остановился на Ци–Хуне. Всыпав в глиняный чайник ложку чаинок, я залил их кипятком, поставил чашки на поднос и вернулся в комнату.

Поттер стоял у окна, держа перед собой рисунок Кана. До сих пор он лежал на широком подоконнике, куда я складывал разные вещи, поскольку власть над столом захватила Мадими. Как это часто бывало, Поттер сунул свой любопытный нос туда, куда не следовало. Моего возвращения он не заметил.

— Гарри… — негромко начал я. Поттер вздрогнул и быстро шагнул в сторону, повернув рисунок лицевой стороной ко мне и выставив перед собой, словно щит.

— Как это понимать? — хрипло проговорил он. Я сделал движение, чтобы поставить поднос на стол рядом с гнездом, и в ту же секунду в руке у Поттера оказалась палочка.

— Гарри, не надо нервничать, — произнес я.

— Не надо нервничать? — Он потряс листом бумаги. — Ты ничего не хочешь мне объяснить, а?

— Пожалуйста, успокойся и сядь, — я указал на кресло. — Не драматизируй. Тут нечего бояться.

Поттер медленно убрал палочку и вернулся в кресло, не выпуская рисунок из рук. Я налил чаю, придвинул к нему поднос, и он с недовольным видом взял чашку. В принципе, недовольным должен был чувствовать себя я — рисунок лежал свернутым среди других вещей и не предназначался для посторонних глаз. Однако дело сделано, и если вспомнить, о чем недавно рассказывал мне Гарри, будет вполне справедливо, если я тоже кое‑что ему расскажу.

Через месяц после рождения дочерей Мэй попросила меня зайти к ней домой. Ее тон был далеко не радостным, как не было радостным все то, что происходило в последние недели.

Своих детей я видел всего три раза — на третий, четырнадцатый и двадцать седьмой день после их появления на свет. Старухи стояли стеной и не пускали меня, несмотря на все сцены, которые я им устраивал; к тому же, на их стороне была Мэй, очень просившая "соблюдать традицию". Я возмущался: что это за традиция такая, когда отцу не разрешают видеться с детьми! Мне ничего не объясняли — я слышал только бесконечные ссылки на некие древние законы рода. "Традицией", по моему мнению, можно было объяснить все что угодно, любую нелепость и жестокость, которую очень удобно назвать красивым словом и заставить уважать. Но если Мэй, наконец, решила объясниться, это объяснение, судя по напряженному голосу и неважному настроению, не предвещало ничего хорошего.

Вечером я пришел в квартиру, где жили старухи и Мэй с детьми. Дэйю и Ксифенг сидели на диване, пронзительно глядя на меня; дети спали у окна в кроватке; Мэй держалась необычно тихо и, усадив меня напротив старух, словно я был на допросе, сама села рядом с ними. "Трое против одного", подумал я.

Старухи молчали, не сводя с меня глаз. Поерзав на жестком диване, Мэй произнесла:

— Когда мы с тобой тогда разговаривали, я сказала тебе не все. Есть кое‑что, о чем ты не знаешь.

Глядя на трех женщин, я в панике подумал: "Да это же какая‑то секта! Сейчас она скажет, что старухи увезут детей в Китай!"

— Я — лиса, — сказала Мэй.

Несколько секунд я молчал, не зная, смеяться мне или бежать за психиатром.

— Лиса? — наконец, переспросил я. Старухи буравили меня в четыре глаза. Мэй выглядела очень несчастной. — В каком смысле — лиса?

— Оборотень, Линг, — едва слышно произнесла она.

Я смотрел на нее во все глаза, пытаясь осознать сказанное и свести воедино все то, чего я ожидал, но не услышал, и что услышал, но не ожидал. Мэй — лисица–оборотень?! Разве такое возможно? Я точно знал, что в полнолуния она остается человеком… В голове роилось множество вопросов, но в следующую секунду передо мной возникло лицо Люпина, каким он был перед битвой за Хогвартс, когда мы виделись в последний раз, и я невольно улыбнулся.

— У нас в школе был учитель–оборотень. Правда, волк.

— Линг, ты, наверное, не совсем понимаешь, что это значит…

— Я отлично знаю, кто такие оборотни.

— Мы все разные, — мягко возразила Мэй. — У вервольфов это вирус, он передается с укусом. У лисиц — наследственность. Ген переходит из поколения в поколение, но проявляется только у женщин. Мужчин–лисов не бывает.

Я посмотрел на кроватку, где спали дочери, и медленно произнес:

— Теперь ясно, почему ты обратила на меня внимание. Но как ты почувствовала, что мой тотем — лис?

— Не знаю, — Мэй нерешительно улыбнулась. — Подобное притягивает подобное, наверно.

— Это почти то же самое, что анимагия, — объяснял я Поттеру. — У лисиц нет зависимости от полнолуний, они могут превращаться когда захотят, и единственная проблема в том, что маленькие дети не умеют это контролировать. Они оборачиваются спонтанно, пока их не научат владеть собой, и когда Мэй узнала, что у нее будут девочки, то пригласила старших. Правильных воспитателей, которые в свое время воспитывали ее саму. И поэтому в первый месяц меня пускали только три раза, в те дни, когда трансформаций по каким‑то причинам не бывает… Знаешь, когда на твоих глазах обычные человеческие младенцы вдруг превращаются в пушистых лисят, это воспринимается совсем иначе, нежели любая рукотворная магия. С ними было очень забавно играть, и в виде лис они взрослели гораздо быстрее. Мэй водила их в парк, охотиться на мышей.

— Охотиться на мышей? — переспросил Поттер, который все это время сидел с потрясенным видом.

— Это обязательно. Они же наполовину лисицы, им надо учиться одинаково хорошо чувствовать себя в обоих мирах.

Поттер приподнялся и положил рисунок обратно на подоконник.

— Знаешь, ты все‑таки немножко ненормальный, — сказал он. — Самую малость. Чуть–чуть.

Я усмехнулся, бросил взгляд на его опустевшую чашку и спросил:

— Налить тебе еще чаю?

В четверг днем я получил данные по неуловимому анимагу. Если он окажется в нашей базе данных, обнаружение станет делом техники, но вряд ли он совершит такую глупую ошибку и спрячется в стране, где Легион раскинул свою Сеть. Я начал заносить данные в форму, на мгновение остановив взгляд на изображении ауры.

Необычность и красота аур была присуща всем колдунам, способным превращаться в животных или менять свою внешность — анимагам, метаморфам, оборотням. Все они обладали уникальными и очень красивыми спектрами, в которых преобладали зеленые и синие оттенки, образовывавшие определенную последовательность; по ней можно было определить, в кого превращается анимаг или что это за оборотень.

Через несколько секунд база данных Легиона выдала мне результат. Анимаг с такими характеристиками действительно существовал. Тридцатилетний американец, анимаг–крыса — что, разумеется, облегчало ему проникновение в маггловское жилье, — четырежды попадал в поле зрения европейских, но не британских, правоохранительных органов за разные незначительные нарушения, обычно отделываясь штрафом и лишь раз проведя пять месяцев во французской тюрьме. Он уже давно не привлекал к себе внимания, не находился в розыске, и потому его данные отсутствовали в поисковой системе Сети. Я отправил Поттеру всю нужную информацию и посоветовал ему разослать запросы европейским коллегам, которые объявят его в розыск и сообщат в местные отделения Легиона, а те занесут биометрические данные в настройки слежения. Как только он появится, его увидят. После этого я направил данные Шварцу, чтобы тот активизировал британский сегмент.