Владимир Васильев - Атлантида

Он посмотрел вверх, на небо… тучи, нависшие над морем словно толстое черно-серое одеяло, двигались неправильно, не так, как обычно. Да и ветер внезапно переменился, закручиваясь вихрями, которые, сливаясь, постепенно образовывали смерч, обещавший набрать чудовищную силу. Это значит, в дело пошла магия высшего порядка, магия стихий. Сейчас гиперборейцы вступили в первую открытую схватку с Архонтами, пусть и не лицом к лицу, пусть лишь посредством могучих стихийных сил… Но до родного берега было далеко, а стихийная магия весьма чувствительна к расстоянию. Лишь четверо из гиперборейцев могли править могучими ветрами, умений остальных хватало лишь на легкий ветерок да на небольшой, короткий дождик. Даже Зевс мог вызвать не более чем небольшую грозу… правда, его молнии способны были дробить скалы. Геракл видел, что братья-ветры, как их часто называли, проигрывают схватку… и угроза, нависшая над его кораблем, становится все более серьезной.

Сквозь завывание ветра и рокот волн, беспорядочно хлещущих о борт корабля, послышался иной звук. Шаги… нет сомнений, Властитель Галас не ограничится одной лишь бурей, наверняка он принял и другие меры, чтобы уважаемый посол случайно не уцелел в буйстве стихий.

Мышцы напряглись, пальцы сомкнулись на рукояти меча. При таком ветре выстрел из лука, даже с нескольких шагов, не даст уверенности в исходе — шквал наверняка отклонит стрелу в сторону. Поэтому дело решат клинки.

Геракл скользнул в сторону, и в борт, где он только что стоял, врезалось отточенное лезвие, расщепив мокрые доски. Меч, великолепный дар Гермеса, коротко сверкнул, отразив вспышки сверкающих в небе молний, и начисто отсек руку тавроса… сотник пошатнулся, мгновение тупо смотрел, как струя крови бьет из обрубка, а затем ухватил меч левой, и снова атаковал. А на помощь к нему уже спешили другие — с мертвыми глазами, в которых не было ни ярости, ни злобы, ни ненависти… они казались ненастоящими, как порождение сна, как отголосок ночного кошмара. Люди с равнодушными лицами, которые шли убивать своего родича… не ради славы, не за золото, не из мести. Просто потому, что таков был приказ.

Гераклу приходилось убивать — и не раз. Но впервые ему предстояло поднять оружие на тех, кого еще не так давно считал своими соратниками. Биться с Лернейской гидрой или Немейским львом было много проще — там было ясно, кто враг.

«Они уже не люди, — мелькнула мысль. — Они рабы… нет, они много больше, чем просто рабы. Они живые мертвецы, и мой долг отправить их туда, где им самое место… во мрак Тартара». Он вновь почувствовал прилив безумия — не вовремя, ох как не вовремя. В порыве бешенства он переставал думать о защите, стремясь лишь убить. Это было опасно — но проклятый дар Геры побороть было невозможно. Красная пелена затягивала разум, отметая прочь возможные мысли об осторожности… и о милосердии.

Его меч наносил короткие, злые удары — и каждый удар находил цель. Пару раз задели и его, длинный разрез пересек бицепс левой руки, заливая кровью плечо, бок пронзала острая боль. Таргос, мальчишка, взявший в руки оружие всего лишь несколько лет назад, которого Геракл вообще не считал серьезной угрозой, сумел подобраться к герою слишком близко, со спины, и нанести подлый удар. Теперь его тело лежало, перевесившись через борт, разрубленное почти пополам, но последствия подлого удара продолжали сказываться. От потери крови Геракл слабел, каждый следующий удар давался нелегко. Пока его спасало только то, что мертвоглазые нападали все сразу, изрядно друг другу мешая. Но они были опытными воинами, и Гераклу приходилось отступать.

Шаг назад… наклон… над головой со свистом проносится тяжелое бронзовое лезвие. Меч Геракла устремляется вперед — пусть броня воинов, что назначены были в свиту посла Гипербореи, и выкована в горне самого Гефеста, но и меч в руках героя вышел из-под того же молота. Сделанный Гефестом для его любимого сводного брата Гермеса, этот меч был одним из лучших творений хромого мага-кузнеца. Лезвие без труда проломило броню, вспороло кожу, рассекло внутренности… Воин словно бы даже не заметил смертельной раны, его меч обрушился на голову Геракла, и тому с огромным трудом удалось уклониться от убийственного удара. Другой клинок полоснул по боку — к счастью, жесткая львиная шкура удержала удар.

Наотмашь он ударил по толстому просмоленному канату. Даже меч Гермеса не смог бы перерубить скрученные жилы, но удар пришелся в мачту, и канат оказался между лезвием и мокрым деревом. Победно хлопнул почуявший свободу парус, удар тяжелой ткани смел сразу двоих мертвоглазых в сошедшее с ума море — а мгновением позже, затрещав, рухнула мачта, расплющив еще одного.

К несчастью, воинов, которые еще недавно служили Гиперборее, а теперь жаждали пролить кровь сына Зевса, было много, и все они, даже те, кто были юны годами, успели овладеть мастерством боя. Прошло немало времени, прежде чем Геракл тяжело рухнул на мокрые от крови и дождя доски, чувствуя, как медленно уходит прочь слепящий туман ненависти и злобы. На нем почти не было живого места. Две глубоких раны в правое бедро, распоротый бок, волосы слиплись от крови, сочившейся из резанной раны — опасный удар, лишь чудом не пробивший череп. Грудь его тяжело вздымалась от усталости, зубы скрипели, гася стон. Окажись на корабле еще один мертвоглазый, он мог бы без труда задушить Геракла голыми руками. Даринес пал последним, пал просто потому, что истек кровью, добить его у Геракла уже не было сил.

Но живых врагов более не осталось. Вся палуба была усыпана телами… большей частью, частями тел. Мертвоглазых приходилось рубить на куски, они не чувствовали боли ран, не обращали внимания на кровь, хлещущую из отсеченных конечностей. Даринес, лишившийся руки в самом начале боя, получивший страшный удар в ногу несколькими мгновениями позже, сумел нанести своему бывшему командиру последнюю рану в бедро… он полз по палубе, оставляя за собой кровавый след, а Геракл был уже слишком измотан, чтобы смотреть под ноги.

А буря набирала силу… Уже не один — три черных щупальца смерчей шарили по бушующим волнам, словно и в самом деле пытаясь нащупать корабль с одним-единственным пассажиром. Геракл не смотрел на небо — он медленно, с трудом ворочая ставшими вдруг непослушными пальцами, перетягивал раны обрывками одежды поверженных противников. Думать о том, что будет дальше, ему не хотелось… рано или поздно, но конец придет. Либо один из смерчей ударит в корабль, в одно мгновение превратив его в груду летящих в воздухе обломков, либо волна проломит борт. А может, корабль просто пойдет ко дну — там, под досками палубы, уже вовсю плещется вода. Так или иначе, но вряд ли ему суждено уверить берег.