Мария Ермакова - Негодяйские дни

Коршун покосился на бумаги, разложенные на столе, прошел в спальню, свалил все свертки на пол и улегся поверх покрывала, не раздеваясь. Подумав, вызвал давешнего парнишку, заказал ужин на двоих и предупредил, чтобы держали горячим и не подавали, пока он не позовёт. Послушал звуки, доносящиеся из соседних комнат, улыбнулся сам себе и закрыл глаза. Надо поспать. Ведь когда она вернется - сон растает от её дыхания и хриплого смеха. И все будет - как захочет он, Такайра-Коршун!

В том, что она найдет выход, он даже не сомневался...

От Побережного тракта, шедшего вдоль океанского берега, то приближаясь к водной границе, то отдаляясь от нее в пенные рощи и кучерявые, покрытые виноградниками холмы, отходила узкая, едва заметная, каменистая тропа. Уводила в прибрежные скалы, оттуда, через неглубокий заливчик, в лабиринт прихотливо раскинувшихся в песке влажных камней с уже истертыми ветром и водой странными знаками. Место это называлось Слепым Оком, потому что круглую каменистую чашу в предрассветные часы заливал, кроме приливной волны молочно-белый туман, полностью скрывая очертания границ и камней, разводы розоватого песка, лакуны, наполненные водой и оставшейся с прилива морской живностью. В самом центре Ока лежал большой круглый камень, похожий на шляпку гигантского гриба, в середине которого - будто огромный червь прогрыз дырку - колодцем стояла морская вода. Ход, видимо, был глубок и уходил под поверхностью земли прямо в океан, потому что живность, поднимающаяся на поверхность воды в 'зрачке' Ока, была всегда разной, а иногда исчезала вовсе.

Ведя Амока в поводу, Мара ступила на дно каменной чаши. Ноги увязали во влажном песке. Она зацепила поводья за обломок скалы, огладила жеребца по холке, шепнула в острое ухо. Двигаясь плавно, словно в толще моря, проследовала к 'шляпке гриба', подтянулась на руках, остановилась на краю колодца. Опустилась на колени, низко склоняясь над водой. Несколько минут женщина покачивалась, сидя, словно раздумывала и не могла решиться. Затем резким движением вытащила из-за голенища кинжал с серой ручкой - оказавшийся старым капитанским кортиком, с длинным узким лезвием, рукоятью, отделанной кожей ската, чтобы не скользила в ладони. Над перекрестьем красной краской и довольно грубо был нарисован извивающийся морской змей, закусивший собственный хвост.

Прищурившись, Мара взглянула в глаза чудовищу и уколола острием указательный палец. Протянула руку. Две алые капли упали в воду, кажущуюся черной. Справа мерно шумел океан - приближался прилив, который должен был затопить Око, сравняв его с краем обрыва, тянущегося сверху.

Мара вернула кинжал на место, завязала волосы в узел и, держась руками за край камня, чтобы не кувыркнуться вниз, неожиданно погрузила лицо в воду. Странный звук разнесся вокруг - высокий и дрожащий, как одна единственная нота. Он то взлетал и бился об камни узкой подземной пещеры, то стрелой устремлялся вперед - в сумрак открывающегося огромного пространства, где скользили тени, серебрились стайки мелких рыбешек, а яркие на свету кораллы казались росчерками чернильного пера на листе едва светящегося розового песка Талассы.

Через несколько минут женщина подняла лицо, тыльной стороной ладони стерла капли. Поменяла положение: села, скрестив ноги и сложив руки на коленях. Приготовилась ждать.

Прилив уже начал лизать близкие к 'грибу' камни, и из тумана слышалось взволнованное фырканье Амока. Мара сидела неподвижно, не отрывая глаз от черной поверхности колодца. И дождалась. В тех местах, где капли крови упали в воду, разгоралось сияние, раскрывались, словно два бутона, сияющие, неправдоподобно большие и яркие глаза без ресниц. Вот уже и лицо выплыло из толщи вод - бледное, обрамленное иссиня-черными волосами, медленно колышущимися в невидимых течениях.

- Кто зовет меня? - раздался глухой гулкий голос.

Такого языка не слышала эта земля.

Мара протянула дрожащую ладонь и коснулась воды, стараясь не потревожить изображение.

- Это я...

Глаза поймали ее в прицел, расширились удивленно. Вспыхнули ярче.

- А-Мара! Тебе нужна помощь?

- Мне нужен совет, Наи-Адда!

Из глубины та протянула тонкую руку к ладони Мары. Пальцы - настоящие и призрачные сцепились лучами морских звезд.

- Говори!

- Человек умер. Разве мертвец может снять проклятие?

На прекрасное лицо набежала тень раздумий. Брови, словно сплетенные из черненой серебряной проволоки, сошлись на переносице, бледно-розовые губы шевелились, листая неслышимые тексты.

Прилив шумел ближе, ощутимо давил на уши рокотом и плеском волн... Мара раздраженно оглянулась, дернула плечом, когда услышала нервное ржание коня, которому вода уже покрыла копыта.

- Есть выход! - воскликнула названная, и волосы взметнулись, собравшись грозовым облаком над лунным ликом. - Кровь земли, вскормленной солнцем, смешать в пропорции пятьдесят к одному с твоей кровью, слюной и соком. Облить смесью тело умершего, поджечь - и войти в огонь. Если не испугаешься - пламя выжжет свою часть проклятия!

Мара вскочила на ноги. Смех был безумен. Перекрыл плеск и мерную поступь волн, нервное фырканье коня. Подобные сияющим бутонам глаза смотрели из глубины печально.

- Девочка... - сказала Наи-Адда. - Мне так жаль, девочка! Этого не должно было случиться!

Мара резко оборвала смех. Неожиданно потемневшими глазами взглянула на нее.

- Нет большего зла, чем детские мечты! - проговорила с трудом, словно судорога сдавила горло. - Благодарю тебя. Мне пора возвращаться.

Не говоря больше ни слова, она легко спрыгнула с камня. Вернулась к жеребцу, успокоила его тихим шепотом, и в воде, достававшей ей уже до бедер, вывела из Ока.

Прекрасное нечеловеческое лицо какое-то время еще колыхалось, словно отражение облака, принявшего необычайную форму.

- Иногда они сбываются... - голос заполнил опустевшее Око. - Но не для тебя...

И было все, как он хотел. Ее тонкие пальцы сминали нежнейшие простыни, царапали сильную мужскую спину, оставляя на ней длинные кровавые полосы, были настойчивы, бесстыдны, нежны, неумолимы, искусны. Такайра многому научил ее за прошедшие годы. Реши он продать Мару - заломил бы небывалую цену, ведь кроме мышечных рефлексов, опытных поцелуев, страшащих глубиной и силой, было в ней нечто, от чего можно было сойти с ума. Он затруднился бы определить... Но знал, что даже будь она невинна и безыскусна - ЭТО позвало бы с такой силой, что устоять было бы невозможно. С ней одной Коршун ощущал себя так, словно стоял на грани бытия, готовясь спрыгнуть. И делал шаг...

Только к полудню они уснули. Он прижимал к себе ее узкую спину, грудью ощущая витые шрамы, о происхождении которых догадывался, ладонью накрыв лоно и низ живота. Губы словно срослись с ее затылком - неровная кожа на шрамах будоражила их. На полпути между явью и сном Мара прошептала, чуть повернув лицо: