Ольга Романовская - Волкодлак

Да, сейчас милое дитя — а потом вырастет, начнёт убивать… Правильно ли он поступает? Но рука на ребёнка не поднималась, даже не будь этого пресловутого родимого пятна. И Конклав не заставит. Пусть что хотят делают, не отдаст волкодчонка.

Облизываясь со страху, — ещё бы, если на хвосте столько магов и прочих охочих до её шкуры! — Ирис подобралась к окнам корчмы «На горушке». В темноте её можно было принять за собаку, да и сторонилась она людских глаз, держалась в тени.

Принюхалась, пытаясь уловить запах Роша. Но тут их столько! В дверь бы нос просунуть, тогда учуяла б.

Расхрабрившись, оборотница поднялась на задние лапы и заглянула в окно: сидит. Один, без Аглаи. Куда её дел, изверг?

Не зная, как привлечь внимание колдуна, выманить на улицу, Ирис обошла вокруг корчмы. Была бы одежда — обернулась, только без неё нельзя. Положим, наготы своей она не стыдится, только не принято так у людей.

Вроде, тоже у окошка сидит — и то легче.

Снова приподнявшись, оборотница поскребла когтями по раме.

Почувствовав, что амулет нагрелся, Рош замотал головой, силясь отыскать нечисть. Но Ирис в корчме не было (он не сомневался, что это она) — значит, во дворе. Торопливо допив свою кружку и расплатившись, колдун вышел на улицу.

— Ну, вылезай, — бросил он в темноту. — Только если убивать пришла, дочь никогда не увидишь. И сама сдохнешь.

Ирис заскрежетала зубами. Захотелось вцепиться в горло этому самодовольному колдуну, возомнившему её хозяину. Но подавила в себе это желание. Во-первых, вспомнила об Аглае, во-вторых, о своей мести, в-третьих, он и впрямь отличался для неё от всех прочих людей. Проклятые инстинкты заставили запомнить его запах.

Она неслышно подошла сбоку, слегка прихватив полу куртки.

Рош дёрнулся и ругнулся, убирая д'амах.

— Человеком обернись.

— У меня одежды нет, а на улице холодно…

— Через чердачную отдушину влезешь?

Ирис осклабилась: чтобы она — и не влезла!

Не говоря больше ни слова, лишь указав рукой наверх, Рош снова скрылся за дверью. Оборотница же ловко взобралась сначала на крышу сарая, а потом добралась и до крыши корчмы. В ней, как и во многих других в подобных местечках, держали комнаты для постояльцев, в одной из таких и остановился колдун.

Привычно разодрав когтями бычий пузырь, которым было затянуто окошко, Ирис кое-как протиснулась внутрь. Отряхнулась, осмотрелась, принюхалась и направилась к лазу. Поддела его лапой и спрыгнула вниз. Повезло людям — не попались по пути.

Запах Роша ударил в нос, приведя к одной из трёх комнатёнок.

Колдун расслабился, не ожидал, что она вот так ворвётся, повалит его на пол, откинув в сторону д'амах. Её дыхание горячило лицо, глаза буквально впились в его глаза.

— Что с Аглаей — иначе узнаю, какого цвета твои внутренности.

— Жива, нечисть проклятая. С кормилицей оставил. А теперь слезь с меня, а то сама растечёшься кровавой лужей.

Оборотница неохотно слезла с него и, недоверчиво косясь, обернулась. Поморщилась от боли: в человеческом обличии раны всегда тревожили больше, а эти перевязать не удалось. Боковым зрением контролируя движения колдуна, Ирис протиснулась к умывальнику и занялась водными процедурами.

— Что, потеряла свою хвалёную эльфийскую мазь? Могу поделиться.

— За какую цену?

— За смиренность и честность. Не находишь, что нам есть о чём поговорить?

Рош сам себя не узнавал: докатился, говорит с нечистью! А эта нечисть самым наглым образом повернулась к нему спиной, будто уверена в своей безопасности.

Ирис согласилась. Присела на кровать, жадно потянулась за мазью и буркнула:

— Ну, говори!

— По-моему, это я должен слушать. А ты — слушаться и благодарить.

— Я и так благодарна: видишь, живой ещё, приползла покорно. Но ты всё равно с огнём играешь.

Рош покачал головой. Дура или действительно не понимает? Он ведь с ней нянчится, покрывает из-за уверенности, что она более человечна, чем прочие зверюги. Да, действительно рискует, но не только жизнью, но и репутацией. Если вскроется, можно запросто в магическую тюрьму попасть, стать отлучённым, лишится доброго имени, дома в Караторе. А эта всё скалится, ершиться, на колья так и лезет. Свобода ей жизни дороже?

— Умерь свой пыл и успокойся. Будешь вести себя, как бешеный зверь, — поступлю соответственно.

Ирис кивнула и, морщась, нанесла очередной слой мази. Оно и верно, доверилась инстинктам, с трудом себя контролирует. Жажда крови затмевает разум — а сердце болезненно сжимается от разлуки с дочерью. Тут ещё и страх, исконный животный страх, он что у людей, что у животных одинаков, когда попятам идёт смерть в лице охотников. Ладно, если бы только люди — так и маги же! Всё время вздрагиваешь: мнится, что серебро свистит в воздухе, что чародеи расписали ночь огнём своих шаров. Каждую минуту на волоске от смерти. Колдуну бы так пожить — посмотрела бы на него! На всё, что движется, бы бросался.

— Всё равно убьёшь — зачем лицемерить?

— Ты права: порой жалею, что не прикончил тогда, у моста. Но сейчас нет. Будешь рядом — станешься жива. Как понимаю, о моих планах ты осведомлена. Мне интересно одомашнивание волкодлаков, выведение нового вида. Ты идеально подходишь. Сама понимаешь, что так для тебя будет лучше. Иначе смерть.

— Ну да, у вас, колдунов, всё просто. Собачка, значит, нужна? Только я не телушка, я с кем попало не буду.

— Будешь. Во время течки тебе всё равно.

Ирис глухо зарычала, чиркнув отросшими когтями по воздуху. Потом взяла себя в руки. Ведь прав он, инстинкты в волчье время к самцу толкают, не дают думать. И не только к людям: некоторое волкодлаки и с волками могут, но она не из их числа. Сколько себя помнит, всегда к людям тянуло. И к нему, её единственному. Волкодлаку.

Помнится, чуть не убили друг друга, когда впервые встретились: она, совсем молодая, территорию от чужака защищала. Так он, хитрый, по снегу потом пришёл. Не смогла устоять — своего добился. А после не ушёл. А она не прогнала. И всё потом было вместе. Пока не появился тот чародей.

Дажей велел им с сыном бежать, а сам вступил в бой.

Вернувшись, Ирис оставалось только огласить лес воем, от которого замолкали птицы.

Она пошла по следу, ведомая жаждой мести, но маг перехитрил её, оказался сильнее. Только и оставалось, что рвать когтями землю, глядя на мёртвого, истерзанного Дажея, которого селяне истыкали кольями. И бежать, бежать, бежать, спасая себя и сына.

Сына с тех пор Ирис не видела: боялась навести погоню. А теперь и не помнит он её.

Но Аглаю она не отдаст.

— У меня к тебе предложение. Если, конечно, я для тебя не говорящая шкура. И если ты не станешь пытать моих детей.

— Это я тебе обещаю. Никаких заклинаний на них пробовать не стану, причинять физические и моральные увечья тоже. Только для самообороны. Словом, как обращался с тобой.