Майкл Муркок - Город в осенних звездах

— Пойдемте, сударь, — голос ее снова стал нежен и кроток, — на этой свадьбе не нужен священник. Вместе мы уже обладаем силой большей, чем у кого–либо из ныне живущих, и вскоре мы насладимся всесилием.

И хотя я не мог ничего иного — только повиноваться ей, радость куда–то исчезла. Остались трепетное предвкушение наивысшего наслаждения, удовлетворенность тем фактом, что уже близится наш союз, стремление изведать, что ожидает нас по завершении ритуала… но она отказалась отвергнуть Зверя, и церемония для меня чистоту утратила.

— Мы стоим у Тангенциального Ядра, — возвестила она. — Ни одно из смертных созданий не занимало еще этого места в пространстве. Тот, кто удерживает его, претворит все мечтания свои в жизнь и сможет влиять на любой из грядущих моментов истории человечества. Мы сами определим все условия, фон Бек. Даже сам Господь Бог вряд ли смог бы просить больше. Мы установим условия, на которых будет строиться жизнь человечества!

Сверху донесся рев, словно океан разорвал небеса и хлынул на землю, чтобы нас поглотить. Этот могучий грохот исходил от самих звезд, движущихся в заключительных тактах грандиозного танца. Каждый оттенок цвета, когда–либо существовавшего во вселенной, теперь был представлен на небосводе: точки интенсивного света, клубящиеся вихри мягкого свечения — точно пристальные глаза за исполинскими боевыми знаменами, рвущимися на ветру. Но танец уже замедлялся.

Либусса заговорила — быстро, настойчиво, сбивчиво. Кровь моя и сознание закружились вихрем,

воспоминания отступили, исчезли. Убежденность герцогини вызывала во мне благоговейный страх. — Вы, сударь, без колебаний исполнили повеление мое и доказали тем самым, что я не ошиблась, избрав вас. Для человека вы наделены величайшим мужеством. У вас есть желание и воля увидеть мир новым. Вы обладаете богатым воображением. А теперь, сударь, скажите, что вы готовы приступить к последнему этапу нашей свадебной церемонии.

— Я всегда был готов, Либусса.

Она провела рукой по моему обнаженному телу.

— Скоро мы соединимся, любимый. Станем единою плотью, единым сознанием, единой душой. Величайшее из предречений будет исполнено, и устремление всех могучих адептов обретет наконец совершение. К моменту этому привел благородный труд многих, начавшийся тысячи лет назад, когда предки мои только вступили на этот путь. — Она подняла побитый шлем высоко над головою. — И вот он — ключ, без которого мы никогда не пришли бы к успеху. Но с ним мы просто не можем потерпеть неудачу. Разве это не есть самая сущность гармонии?

— Ты должна разрешить мне поразить Зверя. Но Либусса либо не слышала моих слов, либо отказывалась их услышать. Краски в небесах побледнели и вновь смешались в едином мареве света. Громадные звезды, утратив блеск, постарели. Сквозь них проступил абрис новых созвездий — четких и ярких в туманной черноте. Диск громадного солнца соскользнул за горизонт, и во время падения сама материя его распалась, растворившись во тьме, точно пар от дыхания в морозном воздухе. Второе светило просто померкло и стало невидимым. Но танец еще продолжался — медленней, медленней, — и с каждым мгновением звезды исчезали, выпадая из хоровода светил. Казалось, Осенние Звезды — те, что остались еще на небесной тверди, — теперь дрожали от напряжения. Утомленные, они всеми силами старались продлить свое существование.

— Уже скоро. — Либусса сжала мою ладонь. — Когда это действо закончится, настанет Согласие. Фон Бек, у вас не пропало еще желание?

— Совершить свадебную церемонию?

— Да. Исполнить свое предназначение. Теперь мы почти вплотную приблизились к тиглю.

Я понял, что она собирается нырнуть в то пламя. Она была одержима. Безумна. Но я полностью доверился ей. Если она решила умереть, я умру вместе с нею, ибо так лучше, чем жить без нее.

В сумраке за плавильным тиглем шествовал лев. Я видел, как отблески света ложатся на золотистую его шкуру. Я слышал его рев: наполовину–вопрошающий вой, наполовину — грозный рык. Может быть, он боялся потерять хозяйку? Или она была ему сестрою? Я вспомнил жуткий сон про Минотавра.

Благородные древние звезды меркли и исчезали. Снова мне показалось, что небо дрожит, сдвигаясь, но в этот раз оно обрело небывалую глубину, в которой, слой за слоем, открывались мерцающие точки света и сияющие вихри–галактики. Они все еще двигались, но уже было ясно: они приближались к своему окончательному положению на небе. Похоже, единственной закрепленной в неподвижности точкой во всей вселенной было то самое место, где сейчас стояли мы, словно Земля или даже малая часть ее, ограниченная пределами Нижнего Града, отвергали грандиозное это перемещение. Быть может, поэтому здания, нас окружающие, не прекратили качаться: они сопротивлялись вселенскому тяготению.

Лев издал глухой беспокойный рык. Плавильный тигль, добела раскаленный, стонал и потрескивал. Либусса сама взялась за мехи. Один рывок — и пламя вспыхнуло с новой силой. Теперь рев его стал непрерывен. Улыбнувшись, Либусса шагнула еще ближе к плавильному тиглю и протянула мне руку.

— Быстрее. Мы должны соединиться в тот самый момент, когда совершится Согласие. Быстрее, фон Бек. — Алые губы ее приоткрылись, как будто Либусса впивала в себя огонь. Ее сильное тело дрожало в предвкушении наивысшего наслаждения плоти… или была только ее алчность? — Идите же!

— Либусса, — сказал я ей, — я люблю тебя такой, какая ты есть. Я люблю тебя как человеческое существо.

— Я знаю.

— Ты — совершенная женщина. Твоя женственность преисполнена утверждающей мощи. Дух твой смел и решителен, разум — скор, тело–прекраснейшее на земле. Я люблю тебя, Либусса Критская, и всего себя отдаю я тебе, соединяясь с тобой узами брака.

— Тогда, сударь, пойдемте. Пойдемте. Пусть обряд совершится. — Она чуть не прислонялась спиною к раскаленному металлу тигля. Я смотрел на ее обнаженное тело и готов был заплакать. В левой руке держала она шлем, а правой манила меня. Она улыбалась, и губы ее звали. Она влекла меня. — Пойдемте же, сударь…

— Решение это далось мне не просто, Либусса. Она улыбнулась.

— Гордость ваша всегда остается при вас, дорогой мой фон Бек. Ну что ж, если вам так угодно, я признаю вашу мужскую щедрость.

— Я отдаю тебе всего себя. — Медленно, как во сне, я приблизился к ней. Ее губы вновь приоткрылись… ее алые губы. Белые зубы блестели, а глаза затуманились поволокою вожделения.

— Пойдемте, мой маленький…

Тигль исходил обжигающим жаром, угли шипели. Черная обуглившаяся рука корчилась в топке, словно Монсорбье махал мне в язвительном прощании. Либусса распахнула дверцу тигля, не обращая внимания на невыносимый жар. Внутри полыхал белый огонь.