Майкл Муркок - Город в осенних звездах

Сколько лет и веков женщина верит в мужчину, и, как всегда, он предает ее веру.

Я сидел посреди остывших обломков плавильного тигля и нес скорбную стражу у тела Либуссы. Время от времени поднимал я глаза к небесам, наблюдая узор новых созвездий и нити света, протянувшиеся от звезды к звезде. Все застыло: светила и линии света. Может быть, этот небесный узор установился уже навечно? Когда теперь сдвинутся они снова? Я спрашивал у Либуссы, но она не могла мне ответить.

Терпеливо в безумной надежде на волшебство, которое исцелит ее. Но даже если герцогиня оживет, я не знал, что будет дальше: не возвратится ли золотой орел, чтобы снова вырвать сердце из ее груди. В одном старом труде, посвященном магической практике, я читал об опасностях, сопряженных с ритуалами воскрешения. Я лихорадочно пытался вспомнить, как Прометей избежал подобной судьбы.

Почти весь Нижний Град обратился теперь в руины, лишь немногие здания еще стояли, отрицая все законы природы, но — не в силах больше сопротивляться — они одно за другим осыпались с усталым ревом, превращаясь в пыль у меня на глазах.

Лев исчез. Как я подозреваю, в тот самый момент, когда дух Либуссы покинул тело. И все же, чем дольше я ждал у подножия креста, тем увереннее становился в том, что сейчас я услышу фырканье и шаги Зверя. Один раз — я ни на мгновение не усомнился в том — я различил звук гневных ударов исполинской булавы.

Я так и не узнал, какова природа тайны, извлеченной Монсорбье из глубин прошлого. Может, все дело в миносских предках Либуссы? И моих предках. (Либусса, кровь твоя — моя кровь. Она бьется в венах моих — живая, дивная кровь. Больше мне ничего не нужно. Я твой, Либусса, все еще твой. И теперь ты моя навечно.)

Холод воцарился среди руин. Юным звездам не хватало тепла, чтобы согреть этот мир. Я вдыхал копоть и дым. Могло ли быть так, что нам все–таки удалось, пусть частично, изменить ход истории? Может быть, мы сумели установить хотя бы одно из условий… и теперь человечество будет жить по–другому и по–другому станет поиск исцеления боли мира' Или, может быть, мы открыли врата и впустили в мир Хаос?

Разорванное тело Либуссы безвольно свисало с черного креста. Герцогиня была выдающейся женщиной, которая верила, что сумеет переделать мир, отлить его в новой форме, отрицающей безумие. Она не была мученицей и умерла из–за стремления к власти, но власти она желала лишь потому, что осознавала царящее в мире неравенство. А эти две вещи всегда несовместимы.

Пока я размышлял, по изломанному горизонту Нижнего Града разлилось какое–то бледное свечение: полоска серого света. Это дало мне надежду. Может быть, случится новое чудо. Если бы только было возможно вернуться назад во времени к счастливым и радостным дням, но обладая опытом, что открылся нам в будущем… Мы никому бы не причинили вреда, ничего не изменили — только себя самих. Но чудо, предстающее перед нами, было не для нас.

Долгая ночь старого Майренбурга приближалась к концу. Осенние Звезды погасли, и тьма волшебной ночи навсегда покинула город. Пора безвременья закончилась, и теперь этот город узнает правление принцев не таких отрешенных и равнодушных, как Себастократор.

Я наблюдал первый настоящий майренбургский рассвет. Странные тени поползли по раскрошенным камням Амалорма. Маленькие зверьки и громадные жуки бежали сквозь бледнеющий сумрак и прятались в трещинах опрокинутых каменных плит — это был великий исход ночных тварей. Рассеянные лучи восходящего солнца упали на тело Либуссы. На мгновение во мне всколыхнулась надежда, что солнечный свет возвратит ее к жизни. Я смотрел — пристально, напряженно–на лучи, омывающие ее тело. Я надеялся, что Либусса поднимет голову, и улыбнется мне, и скажет, что это была просто игра, что она собиралась лишь преподать мне урок. Но в груди ее, в том месте, где было сердце, зияла кровавая рана. Из раны поползла капелька крови и упала на обломки. Никакого движения. Лишь ветерок шевелил волосы герцогини и ошметки разорванной плоти.

Теперь солнце встало по–настоящему. На какое–то время золотой его свет ослепил меня. Я оставался на месте, не мог бросить тело моей возлюбленной. И мне некуда было идти.

Свет оставался таким же ярким. Руины Нижнего Града как будто подернулись дымкой. Прошло еще какое–то время, а потом мне почудилось, что я вижу высокую фигуру, бредущую по пепелищу. Незнакомец останавливался то и дело как будто искал что–то среди обломков. Вот он остановился совсем–совсем близко и повернулся ко мне. Все еще ослепленный сиянием солнца, я не сумел разглядеть черты. Я даже не понял, мужчина то был или женщина. Но потом я узнал абрис фигуры.

— Можете вы спасти ее? — спросил я тогда. — Можете вы воскресить ее для меня, сударь? Или открыть мне, как приказать Граалю, дабы он вернул ее к жизни? — К своему несказанному изумлению я понял, что все это время я плакал.

Сияющая фигура покачала головой и печально развела руками.

— Отныне у меня нет подобной власти, фон Бек. Во всяком случае, здесь, на Земле. И никто: ни вы и ни я, ни одно из живых существ, ни одна сила, потусторонняя ли, природная, не властны повелевать Граалем. Как я вам однажды уже говорил, Грааль — сам по себе. Он приводит все в равновесие. Но им нельзя управлять. Он и есть воплотившаяся Гармония!

— И поэтому вы мне дали этот ужасный меч?

— Дар мой, если вы помните, не ограничен был никакими условиями. Вы стали его полновластным хозяином. Как им воспользоваться, выбирать было вам. Я же не возлагал на него никаких надежд…

— Стало быть, вы все тот же Люцифер? Такой же хитрый и изворотливый–повелитель лжи!

— Вы меня обижаете, сударь.

— Тогда скажите, чего вам от нас надо? Прощения? Жалости? Чего?

— Победного торжества! — с искренним пылом проговорил правитель Ада. — Только оно возвратит мир к Благодати.

— А что возвратит мне Либуссу?

— Она внутри вас.

— Я не могу оценить по достоинству вашу шутку, сударь.

— Это уже вам решать, сударь.

Он что, намекал на возможную сделку?

— Я вам не слуга, Люцифер. — Было холодно, и я весь дрожал, но нарастающий гнев вернул моему застывшему телу жизнь. — Я был готов служить герцогине. Я хотел ей служить. И я не оправдал ожиданий ее не из–за недостатка желания…

— И не из–за моральных сомнений?

— Все дело в ней самой… Я не хотел видеть, как она сама разрушает то, чем так дорожила. Мне не хватило мужества. Я испугался Зверя. Вместе

мы превзошли бы вас, сударь… Куда орел унес ее сердце?

Размытые очертании сияющей фигуры Люцифера обрели на мгновение четкость черт. Лицо его — невыразимо прекрасное, запечатлевшее вышнюю красоту андрогина — было мягким и нежным в искреннем сострадании.