Алекандр Пиллаев - Мария в Заповеднике

Она сунула ему ключ в руку и еще прибавила к сказанному настойчиво:

– Прощай, Пер. А деятельностью научной в Заповеднике будешь руководить... из столицы.

– Но... Мария... Я не хотел с тобой расставаться, – сказал Пер, заподозрив, что их изгоняют; и он, при этом, опять с чего-то покосился на живот Марии.

– За ваших детей с Магнусом можешь не волноваться, – прошептала с обидным равнодушием Мария. – Они здесь будут в большей безопасности, чем там, в Империи, в которую вы теперь полезете со своей Цивилизацией. И учти, Пер, у вас с Магнусом только один путь увидеть своих детей в будущем – это очеловечивание империонов. Если вы их погубите в какой-нибудь громадной резервации, мой Заповедник навсегда останется для тебя закрытым, Пер.

И она сразу растворилась в толпе, словно в преисподней среди чертей, потому что все вокруг них забесновалось, задергалось в конвульсиях, запрыгало и завопило. Пер почти позабыл про жертвенник, увлеченный неслыханными речами своей возлюбленной, но теперь, обратившись туда с новым любопытством, он увидел, как под гротом две сверкающие блестками девицы вводили на каменное ложе украшенную драгоценностями обнаженную дочку Министра Ольгу. Пожалуй, никто из иностранцев не мог ожидать такой красоты от больших империонов. Грот изнутри полыхал переливающимися огнями; зрелище ложа Матери Наследника через проемы в камнях открывалось со всех сторон зрителям импровизированного амфитеатра, который неистовствовал, раскачивался, нависал вокруг в корчах. Сама Ольга словно горела, она взошла и опустилась на каменную поверхность дикой своей кровати, как подхваченное горячим потоком перо Жар-птицы, и сразу обе отблескивающие девицы попятись вон из шатра и скрылись из глаз, оставив бедную Ольгу один на один с затемненным разумом, теперь прилепившимся к скалам и свисавшим гроздьями с сухих деревьев, потолков и перекрытий по всему изломанному периметру развалин. Ольга, конечно, ничего не могла видеть из своего грота, кроме мрака кругом, но сама она лежала теперь, ярко освещенная, словно под микроскопом у тысячеголового древнего зоологического чудовища. Было бы странным, если бы никто из пришельцев не почувствовал себя сейчас одним из тех космических богов, которые якобы тысячи лет назад впервые столкнулись с древней культурой диких двуногих тварей земных.

Цаца появился внезапно. О нем как-то все забыли, завороженные зрелищем пылающей под шатром Ольги, и только по глубокому вздоху всего осатаневшего амфитеатра – как будто бы на арену к гладиатору выпустили, наконец, тяжелого льва – можно было понять, что невысокая фигурка, материализовавшаяся из темноты уже перед самым входом в грот, и есть тот самый основатель династии, который должен был теперь взойти на священное ложе к Ольге! Цаца был одет сверху до пояса в грубый доспех из толстой кожи, а ноги ему покрывали до колен войлочные ленты, – и вот, весь этот наряд являл безумствующим зрителям ничем не защищенные, худые чресла Цацы, но еще больше ощущение беспомощности придавала этому странному воину сама безвольно склонившаяся вниз его боевая пика! Кажется, Цаца не смел поднять глаз туда, где его ожидала смерть.

Посреди возбужденно дышащей тишины, которая походила теперь на дыхание вулкана, раздались один, затем другой крики жреческих заклинаний, и вот уже все пространство на Развалинах застонало эзотерическими выкриками, призванными подбодрить жениха и побудить его к действиям. Цаца сделал шаг и сразу остановился, как это делают большие ящерицы, передвигаясь. Сама Ольга уже давно не шевелилась на своем неласковом лолже. Амфитеатр взревел. И Цаца, как варан, сделал еще одно стремительное движение к входу в грот.

О чем думал теперь рыцарь истинной духовности на Земле Истома Магнус, можно было только догадываться... Гул над развалинами Усадьбы нарастал, и вот уже не отдельные подбадривающие Цацу громы, но всеоглушительный и несмолкающий рев тысяч первобытных ртов буквально втолкнул Цацу под своды жертвенного шатра, и здесь он первый раз посмотрел на Ольгу своими маленькими глазками. Пика у Цацы, однако, пребывала все в том же ослабленном состоянии, и можно было бы подивиться этой чисто человеческой реакции у дикаря – ведь только кони-производители способны идти напролом, не разбирая дороги, на кобылу, лишь завидев ее, не обращая внимания ни на что вокруг, но человеческий мужчина не каждый сумеет исполнить в таких условиях подобный номер – подивиться и, таким образом, придать Цаце человеческие свойства и качества. Но стоило внимательно посмотреть Цаце в лицо, и было сразу видно, что перед девушкой оказался абсолютный онанист и самоудовлетворитель – качество, лежащее как раз посередине между царством животных и человеческим обществом, а именно – в стаде культурных землян. Ни одного чувства к обнаженной Ольге не просвечивалось в этом лице, и если в обычное время у краймеров все внимание обращено на внешний мир и на поживу, то в Цацином лице теперь замер, быть может, единственный миг, когда все его внимание истинного краймера было обращено исключительно на самого себя, а если быть точным – то лишь на определенную часть своего организма, но, увы... руки у Цацы были накрепко скручены сзади!

Две поблескивающие служительницы культа снова появились с обеих сторон под сводами у ложа Ольги и медленно развели ей ножки в бесполезной тщете расшевелить Жениха и Оплодотворителя, – как будто бы вид сего тесного входа в собственное небытие мог прибавить казнимому мужества! Странный эффект от такого действия не замедлил сказаться: Ольга, которая заклинала себя во весь Обряд не раскрывать глаз, вдруг широко и удивленно их открыла, окинув свои раздвинутые ноги, а затем и самого Жениха, в то время как Цаца буквально зажмурился пред зрелищем Ольгиных ложесн, словно под дулом оружия, из которого его должны были поразить смертельно во исполнение приговора. То ли такая заминка не входила в этикет Обряда, то ли зрелище беспомощной, обнаженной Ольги самым непосредственным образом возбудил странных гостей, съехавшихся со всей Империи, но только вдруг Развалины буквально содрогнулись от взревевшей элиты империонов, и в первый раз, может быть, Пер очнулся от великолепного зрелища жарко освещенного грота, обнаженной раскрасневшейся Ольги на каменном ложе и от самого Цацы, в чем-то поразительного и нелепого одновременно в своем наряде, – Пер нагнулся к своим коллегам по службе и произнес:

– Будьте внимательней...

Именно в этот самый миг вдруг часть зрителей обернулась к пришельцам, и вначале было не разобрать, что именно они кричат. Все больше голов поворачивались в сторону Персонала, возвышавшегося на камне, где оставила их Мария. Скоро рев дикарей отчетливо уже переместился в направлении иностранцев, и вот, весь контингент Заповедника, собравшийся под крышами Развалин, был теперь обращен на пришельцев своими мордами и в ярости отверстыми ртами.