Сергей Дорош - Светлая сторона Луны (трилогия)

Я стоял босиком на ковре, а под ногами у меня лежала изрубленная медвежья шкура. Топор поблескивал в свете звезд, словно подмигивал мне — мол, как мы эту шкуру проучили. Рукоять вдруг показалась липкой от крови. Захотелось забросить топор подальше, но вместо этого я сел в кресло и поставил его рядом, как раз под правую руку, чтобы, в случае чего, далеко не тянуться. Где был мой меч, я не знал. Точно помнил, что спать ложился без оружия. «Проклятье!» — сказал бы Хантер и был бы прав. Так и помереть недолго, если ложиться спать без оружия под рукой.

И в этот момент я вспомнил о духе из Мира Видений. Сейчас я задумался, и дух этот показался мне родным и близким. Не то что хромые медведи и медвежата с топорами. И ведь чего он мне плохого сделал? С чего я вообще взял, что его подослали ко мне враги? Да тот же Конклав! Чтобы говорить с духами, нужно ходить в Мир Видений, либо чтобы они обрели материальное воплощение, как у иерархов братства. Но, обретя плоть, дух не может вернуться в Мир Видений. Он сохраняет часть своих способностей, но становится существом Обычного Мира.

А если проанализировать поступки того, как мне казалось, враждебного духа? В первую встречу он указал мне на слабость моего оружия. Если бы не он, я еще долго не решился бы взяться за друидский клинок. А после того, как я заполучил топор? Он всего лишь заставил меня понять, что не стоит полагаться на силу оружия. Если переоценить ее, то враг доберется до тебя. И я стал осторожнее. Может, это спасло меня в бою с Санахтом? Я просто дрался, делал то, что умел, и не ждал, что чудо-топор спасет меня. Или случай с Плутонским Пауком. Дух просто сказал мне, что этот древний артефакт могут использовать также и против меня. Можно сказать, предостерег.

Он был жесток, и его уроки были болезненны, но разве бывает наука без боли? Только не на Плутоне. Теперь, когда все, как мне кажется, встало на свои места, я решился сам искать его. Я вошел в Мир Видений, я смотрел вокруг, надеясь увидеть знакомый силуэт. А нашел я лишь следы. Эти следы вели куда-то прочь от меня, и шестым чувством я понял: дух ушел. Почему? Я разочаровал его? Или мне действительно больше нечему учиться?

Я вышел из Мира Видений и достал свои записи.

Луи вернулся первым. В ту ночь был сильный дождь. Днем мы похоронили Снорри и Леонида. Огонь принял их тела. Они оба ушли на горящей ладье, чтобы на сей раз уже не вернуться к пристани Города Ангелов. А вечером Храфн позаимствовал у наших викингов драккар и уплыл. С ним ушли те, кто собрался найти Альва и бороться дальше. Иллюминаты пообещали пока охранять их семьи. Храфн поблагодарил их, сказал, что воину легче идти в бой, зная, что его близким ничто не угрожает, — но я видел, что он зол. Из полутысячи спасенных из Северного домена боеспособных мужчин он едва-едва набрал одну команду гребцов. Остальные отказались — кто мягко и уклончиво, а кто и рубил сплеча: мол, ничего из этой затеи не выйдет. Даже низшие вдруг начали высказывать свое мнение. Все они поголовно хотели пополнить ряды иллюминатов. Наверно, кто-то встретил среди воинов Снорри знакомых, которые раньше были такими же низшими, а дальше — понятно. Храфн в душе винил в этом иллюминатов. А чувство благодарности за спасение не давало ему высказаться резко, да еще и в день похорон тех, кто пал в Северном домене. От этого он злился еще больше и ушел дождливым вечером, хотя опытные моряки советовали подождать до утра.

А в полночь пришел Луи. Мы с тетей Хильдой пили травяной чай. Она заваривает его просто великолепно, даже друиды так не умеют. Я вообще сплю мало, а ей со дня смерти Снорри и Леонида не спалось. Ей надо было выговориться, я приходил послушать. В ее словах было мало смысла. Они то лились потоком, а то падали редкими каплями. Она винила себя в том, что ушла, что не осталась, не помогла. Она винила себя в том, что они мертвы, а она — жива, хотя уходили все трое. Я знал, что, останься она с ними, трупов было бы три, а толку — столько же. Я говорил это ей, а на следующий вечер опять все начиналось сначала. И я вновь давал ей выговориться. Это пройдет. Она давно не ходила в бой, она разучилась терять соратников.

Луи бросил шляпу на стол, вымокшее насквозь перо сейчас напоминало крысиный хвост. Лило на улице действительно как из ведра. Я посочувствовал тем, кто в море: нелегко им сейчас приходится. Хильда повисла на шее у мужа, и наконец копившиеся все это время слезы хлынули потоком. Раньше она держалась, убеждала себя, что должна быть сильной, но, когда рядом появился ее мужчина, ее защитник, она вновь стала просто женщиной. А Луи, не говоря ни слова, просто обнял ее.

Мы с ним обменялись понимающими взглядами, и я тихо вышел. Напоследок лишь отметил, что Хильда была в той же одежде, в которой приняла бой, даже меч все еще висел на поясе.

Я знал, насколько не терпит Луи, когда в бою участвуют женщины. Скорее всего, это из-за смерти Аркадии и того, во что превратился его брат, потеряв возлюбленную. Я знал — будут и упреки, и нарекания, и требование обещаний больше никогда так не делать, — все это будет, но не сегодня. Сегодня Хильде нужна поддержка, нужно тепло и нежность, нужно рассудительное спокойствие и слова утешения. И Луи это прекрасно поймет. Я могу облегчить страдания измученной чем-либо души, но иногда нужен не целитель, а близкий, родной человек. Хорошо, что Луи вернулся так быстро.

Он зашел ко мне на следующий день, ближе к вечеру, снял шляпу, достал из-под плаща пару бутылок вина.

— Не против? — спросил он. — Аскетом еще не стал?

— И обета безбрачия тоже еще не принял, — в тон ему ответил я.

— Это хорошо. — Он окинул отведенную мне комнату быстрым взглядом и проворчал: — Бокалы надо было с собой прихватить. Здесь их вряд ли найдешь.

— Давай без церемоний, — сказал я. — Обойдемся кружками.

— Как мать? — спросил он, сделав небольшой глоток.

— Я ее полгода не видел.

— Смотрю, вы не часто видитесь.

— Я уже давно взрослый. У каждого из нас свои дела, — ответил я.

Пару минут мы молча потягивали вино. Луи набил трубку и закурил. Я смотрел на него. Внешне он не изменился. Ярко-синие глаза, нос с горбинкой, вытянутое лицо в обрамлении вьющихся волос, черных как вороново крыло, аккуратная эспаньолка. А вот в манере говорить появилось что-то незнакомое. Война, унесшая жизни Аркадии, Хансера, Гюрзы, казалось, не оставила на нем такого следа, как прошедшие после нее годы.

— Хильда спит? — спросил я, чтобы прервать неловкое молчание.

— Да. Не стоило ей идти в Северный замок.

— Это был ее выбор, — заметил я.

— Этот выбор был неправильным, — отрезал Луи.

— А Фульк где? — быстро сменил я тему.

— Направил его к Бьярни. Думаю, дня через два оба будут в городе.