Сара Зеттел - Наследие чародея

— Я сказал, отпустите Ее Императорское Величество! — повторил капитан Чадек, замахиваясь топором. — Или мне снести головы с ваших плеч?

Слуги отпустили Ананду, и она с трудом поднялась на ноги. Чадек поклонился ей, в то же время быстро оглядывая комнату, собравшихся людей, груду одежды на полу и императора в одной рубашке.

— Ваше Величество, что здесь происходит?

— Доблестный капитан, я понимаю ваше удивление, — сказала Ананда, пытаясь сохранять достоинство. — Я пытаюсь исцелить императора от его душевного недуга. Он околдован, и мне известен источник этого колдовства.

Чадек посмотрел на нее долгим усталым взглядом. Ананда сочувствовала ему всем сердцем.

— Ваше Величество, — сказал он. — Я уже не знаю, что и думать. Лорд-чародей под арестом. Ее Величество вдовствующая императрица исчезла. Вашего слугу Сакру и дочь Аваназия тоже нигде не могут найти.

Сакра-то в ее комнате, но об этом, пожалуй, говорить не стоит. А вот дочь Аваназия… Куда она могла деться?

«Не имеет значения, — напомнила себе Ананда. — За пределами этой комнаты ничто не имеет значения».

— А теперь еще и это… — Чадек обвел рукой комнату, толпу слуг и солдат, разбросанную одежду. — Что прикажете обо всем этом думать?

Ананда покачала головой:

— Не знаю, капитан. Я знаю одно: если вы позволите, я смогу все исправить. Если же мне это не удастся — я расплачусь своей кровью, как уже пообещала этим людям.

Чадек взглянул Ананде в лицо, и она позволила ему это. Теперь всё во власти этого человека. Все до единого в этой комнате будут беспрекословно ему подчиняться. Он может приказать ее убить, и никто не скажет ни слова в ее защиту.

Чадек обернулся к своим подчиненным:

— Вы все, вон отсюда! Это уже переходит всякие границы. Вон!

— Но, капитан… — начал один из солдат.

— Мои приказы не подлежат обсуждению, младший лейтенант, — отчеканил Чадек, прежде чем солдат успел сказать что-либо еще.

Как все просто! Стражники и слуги потянулись прочь из комнаты. На протяжении всей этой сцены Микель по-прежнему стоял на коленях, и Ананде казалось, что сердце у нее разорвется от нечеловеческого усилия казаться спокойной. Она видела секиру Чадека: острое лезвие и поблескивающий наконечник. Видела, как трудно далось ему это решение. Привычный мир разваливался на глазах, и он пытался удержать его своими руками.

Наконец дверь закрылась.

— Приступайте, — не оборачиваясь произнес Чадек.

Не медля ни секунды, Ананда опустилась на колени рядом с Микелем. Он трясся, словно от озноба, крепко обхватив себя руками.

— Нет, нет, любовь моя. — Ананда обняла его дрожащие плечи. — Все будет хорошо, клянусь тебе. Клянусь Семью Матерями, все будет хорошо.

Но Микель по-прежнему дрожал и смотрел прямо перед собой: какие ужасы ему чудились, можно было только догадываться. Ананда погладила его по плечу, но от этого прикосновения стало только хуже. Из груди Микеля вырвался болезненный стон, и Ананда на секунду зажмурила глаза, чтобы не разрыдаться самой. Закусив губу, она обняла мужа за талию.

Теперь ее пальцы чувствовали тугой тяжелый пояс там, где глаза видели только светлую кожу. Вот оно, проклятье Микеля. Все эти долгие, черные годы, когда Ананда не решалась к нему прикоснуться, он носил на себе эту чудовищную отраву.

Не помня себя от ярости, Ананда вцепилась в пояс обеими руками, пытаясь оторвать его от тела Микеля. Он закричал и, размахнувшись, ударил ее. Капитан Чадек не шелохнулся. Ананда заметила блеск стали, мелькнувший в ворохе одежды, и схватила церемониальный кинжал, который выпал из ножен Микеля.

Император скорчился на полу, закрыв руками голову, и Ананда подкралась к нему с ножом в руке. Вдруг что-то холодное коснулась ее затылка, и она замерла. Чадек опустил секиру, теперь ее острие упиралось Ананде в шею. Одно резкое движение — и она умрет.

— Положите нож на пол, Ваше Величество, — приказал Чадек.

«О Святые Матери!» Ананда прыгнула на Микеля, повалив его на спину. Они покатились по полу, рука Ананды нащупала под рубашкой пояс и вспорола его лезвием ножа. Микель закричал, Ананда тоже. Она успела откатиться в сторону, прежде чем почувствовала, как над ней со свистом пронесся топор и звонко ударился о камень. Ананда отбросила подальше пояс и съежилась на полу, приготовившись умереть — или жить.

Однако удара не последовало, и Ананда осмелилась открыть глаза. Первым, что она увидела, был пояс, лежащий на каменном полу, он был сплетен из завязанных узелками серебряных нитей, с которых свисали тысячи сверкающих кисточек, и каждая была украшена стеклянной бусинкой. Беспристрастному взгляду эта вещь показалась бы очаровательной.

Над поясом, упершись руками в пол, склонился Микель. Он дышал часто и тяжело, с ужасом глядя на эту прекрасную, эту омерзительную штуку, так долго сковывавшую его жизнь. Но его лицо… Оно порозовело от обуревавших его чувств, а глаза были ясны и видели. ОНИ ВИДЕЛИ!

У Ананды перехватило дыхание.

— Микель, — позвала она почти шепотом. — О Микель, муж мой, взгляни на меня.

Медленно, морщась от боли, Микель оторвал руки от пола, поднял голову, и впервые со дня свадьбы их взгляды встретились.

— Ананда? — прошептал он и, хотя руки у него по-прежнему дрожали, потянулся к ней.

Несказанная радость охватила все ее существо. Ананда опять бросилась к нему — на этот раз, чтобы обнять Микеля и спрятать лицо у него на груди.

— Это ты… — произнес Микель голосом, дрожащим от удивления и радости. — Где же ты была? Я так долго тебя искал…

Ананда подняла голову:

— Ты был околдован, любимый. Вот, видишь? — Она показала ему пояс.

Микель отшатнулся, словно увидел змею:

— Убери, убери это от меня!

Ананда тотчас отбросила пояс в сторону:

— Прости меня. Прости. Все, его больше нет.

Но Микель все никак не мог успокоиться.

— Она завяжет его снова! — закричал он. — Обязательно. Я все время чувствовал его, каждый день. Словно пресс, сжимающий душу. Я не мог дышать, не мог ничего видеть под тяжестью этой мерзости…

Микель в отчаянии закрыл лицо руками.

— Тише, Микель, тише, — принялась успокаивать его Ананда, отнимая его руки от лица. К немалому ее облегчению, Микель не сопротивлялся. — Пояс уничтожен. Я отрезала его от тебя. Заклятье разрушено, и его уже не восстановить.

— Она… Она так поступила со мной… Она сказала… сказала…

— Она солгала, Микель, — твердо сказала Ананда. — Она солгала, но теперь все кончено.

— Хотел бы я тебе поверить, — хрипло ответил он и изо всех сил сжал ее ладони. — Хотел бы.

«Но сможешь ли?» Ананда прикусила губу. Слезы готовы были хлынуть у нее из глаз. Это был совсем не тот Микель, которого она так ждала — сильный и уверенный в себе, который, освободившись от заклятья, принял бы на себя все заботы и отмел все преграды. Она мечтала, что он заключит ее в объятья, заговорит прежним глубоким голосом и скажет ей, что нужно делать. Что наконец-то кто-то еще, кроме нее, будет принимать решения…