Дмитрий Скирюк - Кукушка

— Яд и пламя, — пробормотал травник, отступая и заново оглядывая древо от корней до кроны. — Так что... ты хочешь сказать, что ты и есть — тот самый ясень? — Ответа не последовало. — Спятить можно... Ладно. — Он взял себя в руки. — А если я скажу, что я тоже воин? Ты отворишь мне дверь?

— Ты — нет, — ответствовал древень. — Ты есть сын человеческий. Такие приходили... редко... но я помню. Каждый раз я с ними говорил. И лишь немногие... могли понять.

— Ты есть зело надутый, старый, выживший из ума деревянный болван, — с толком, с чувством, с расстановкой произнёс Жуга. — Твой замок разваливается, родник давно пересох, а в «завесе» сотня дыр и брешей! Тысяча, яд и пламя, если эльф без всяческих препятствий шастает туда-сюда, а молодой дракон проносит седоков и груз. Что говорить о настоящих врагах, буде они объявятся? Ты даже с погодой не справляешься. Я могу прорвать твою завесу — эту, как бишь её... Фет Фиаду? — в любой момент. Что нужно, чтобы ты открыл мне путь по доброй воле? Тебя связывает договор? Отлично! Давай заключим новый договор — между тобой и мной. Какая тебе разница? Старые хозяева давно ушли. Так выпусти меня, пока я не поджёг тебя к чертям вместе с твоим замком!

Дерево умолкло, словно бы оценивая угрозу.

— Самонадеянно. Отважно. Глупо. Но всё равно я не могу. Это... сильнее меня.

— Сколько мне ещё ждать?

— Нисколько, — после долгого затишья вымолвило дерево. — Коли так... ты волен. Уходи. Но снять завесу не имею прав я.

Травник поколебался.

— Я потеряю память? — спросил он.

— Такова уговорённость. Если ты называешь этот жалкий отрезок времени памятью.

— Для меня этот «жалкий отрезок» — целая жизнь, древень, — резко сказал Жуга. — Ты назвал меня подёнкой, но я, хоть и живу быстрее, ценю своё время не меньше, чем ты. Что мне толку рваться наружу, если я всё забуду? Мне наскучил этот пустой разговор. Мне холодно, я устал, я хочу есть. Если тебе хочется болтать о семечках, саженцах и твоём никчёмном старом долге, я вернусь завтра днём и с охотою тебя послушаю — всё равно мне делать больше нечего. Но это только если никто не придёт меня навестить. Иначе не приду. Прощай. — Сказав так, Жуга развернулся и решительно направился вниз по тропе.

По ветвям дерева пронеслось шевеление.

— Постой... — донеслось ему вдогон. — Воистину, ты негодящий диспутант... Как... ты сказал... тебя зовут?

— Люди называют меня — Жуга, — ответил он, остановился и обернулся. — Реже Лис, прибавил он. — Если где и звали по-другому, я про то давно забыл.

Последовала пауза: вековечный древень усиленно думал.

— А... не... люди?

Травник усмехнулся:

— Обычно они называют меня просто — «человек».

Дерево опять умолкло.

— Я... слыхал... о тебе, — произнесло оно наконец с некоторой, как показалось травнику, задумчивостью.

— Да неужто? — то ли в шутку, то ль всерьёз изумился Жуга. — Каким образом?

— Я... могу заглядывать... в ваш мир.

— И много ты там видишь?

Дерево помедлило.

— Достаточно.

Травник встал и размял затёкшие ноги.

— Может быть, ты чего-то хочешь? Что я должен сделать, чтобы ты мне помог? Принести тебе в жертву глаз? Проткнуть себя копьём и провисеть на тебе семь дней?

Словно в ответ, налетел ветер, тронул крону дерева, рыжим хвостом взметнул волосы травника. Небо посерело. Ещё минута — и по земле зашлёпали первые капли дождя, сбивая в катышки сухие серые песчинки. Дерево и человек смотрели друг на друга.

— Я могу пойти на уступки. Хотя это... не в моих свойствах.

Шли минуты. Травник снова начал колебаться — не уйти ли, но любопытство взяло верх.

— Там мои друзья, дерево, — с нажимом сказал он. — И мои враги. И ученики. Я нужен им. Может статься, если я просижу тут ещё немного, случится беда. Что ты видишь там, дерево? Ты можешь мне сказать?

— Хуумм... задумался древень почти сразу. — Однако... Я не ведаю, кого ты именуешь другом, кого — врагом. Человеки труднопонимаемы... В числе твоих учеников... могут быть враги?

Вопрос застал травника врасплох, и Жуга серьёзно озадачился.

— Теперь, когда ты сказал, — признал он, — я полагаю это возможным. Яд и пламя! Даже более — теперь я думаю, что среди моих врагов у меня могут появиться ученики! Однако хватит. Давай к делу, древень. Что ты там видишь? Мои друзья в опасности?

— И истинно, и ложно. Женщина является твоей другом?

— Подругой... — рассеянно поправил его травник, но тут же спохватился: — Постой, постой... Какая женщина?

— Обе, — туманно отозвался древень.

— Что? — Травник вскинулся и бегом вернулся на вершину холма. — Что значит «обе»? Яд и пламя... — Он схватил волосы в горсть и заоглядывался. — Нет, я больше так не могу... Пусть всё идёт к чертям, мне надо быть там, слышишь? Ты же должен понимать, как это важно для меня!

— Я не лазутчик и не вор. Что ты за страж, если не можешь отличить? Что ты там говорил об уступках?

— Хуум. Я...

— Я согласен! Открой мне границу.

— Кричательный и бестолковый, — вслух посетовало дерево, — как и все человеки. Даже не выслушал. Хумм... Ты по-всякому решил уйти?

Травник не ответил — он уже вовсю хлопал себя по карманам, проверяя имущество.

— Так... — бормотал он. — Меч... чёрт с ним, подыщу себе другой. Еды не надо... травы... да тоже леший с ними, с травами... Что? — Он обернулся.

— Я вижу, мне тебя не убедить. Будь так! Хуумм... Ты выбрал цену. Я открою Дверь. И даже... снаряжу тебя в дорогу.

— И на том спасибо, — бормотнул Жуга.

— Возьми моей коры... она не так тверда и каменнообразна, как на башнях. Ты охоч до трав и сможешь... распознать её достоинства.

Жуга кивнул, извлёк нож и подступил к стволу. Приставил лезвие.

— Где резать? — вопросил он.

— Здесь и режь.

Кусок коры размером с две ладони перекочевал за пазуху к травнику. Было видно, как в месте надреза заструился тягучий млечный сок, своею густотой подобный мёду.

— Благодарю тебя, — с чувством сказал Жуга. Кора под рубахой легонько царапала кожу. — А теперь...

— Погоди... ещё не всё, — остановило его дерево.

В ветвях послышался негромкий треск. Жуга попятился, боясь, что сверху его стукнет чем-нибудь тяжёлым, но опасения его оказались напрасны: оказалось, это боковая ветвь, которая легко и гибко опустилась вниз. Зависла. Замерла. Один отросток отделился. Через миг к подножию дерева со стуком повалился шест, точней, жердина — тонкая, прямая и вполне пригодная, чтобы служить посохом.

Ветка поднялась обратно.

— Дорожный посох, — молвил древень, — вырезают из дерева, из клёна, ясеня или дуба. Не должно страшиться такое изделие ни трав хмельных, ни каменьев грубых, ни собачьего лая, ни крапивы в овраге, ни взглядов шумливых, ни суши, ни влаги, ни дверей молчаливых. Бери мой палец. Ты сражаешься и бегаешь, но иногда бываешь хром... я видел. Тебе, словно молодому саженцу, порой потребен колышек для опоры.