Олег Микулов - Тропа длиною в жизнь

Аймик посмотрел Великому Ворону прямо в глаза – как равный равному:

– Да . Выбор сделан, — и увидел, что тонкие губы Наставника тронула улыбка. Затем он вновь посуровел.

– Хорошо. Тогда запомни: отныне ты опасен для всех, кого любишь и кто любит тебя. Или привечает. Так что не медли: уходи на рассвете… Удачи тебе, Северный Посланец! Может быть, еще свидимся.

Великий Ворон повернулся и пошел прочь, не к стоянке и не к реке. Вот он скрылся в овражке… Вот показался на его противоположном склоне. Еще немного, и он навсегда скроется за гребнем невысокого холма.

Аймик провожал его взглядом, не в силах сдвинуться с места. Его вдруг охватили сомнения. И запоздалое сожаление…

(«Элана! Что же я, глупый, сделал?») И страшная мысль, затмившая все остальные: «Он же целый день меня наставлял, а я… НИЧЕГО НЕ ПОМНЮ И НЕ ЗНАЮ!» Аймик сорвался с места.

(Догнать. Спросить хотя бы о самом главном.) — Великий Ворон! Постой, погоди! Он взбежал на вершину холма… Никого. Только какая-то большая птица, распластав крылья, тает в закатном свете.

И неожиданно для себя самого он прокричал ей вслед совсем иной вопрос:

– Великий Ворон, кто ты? И в ответ прозвучало:

– Страж.

Когда Аймик вернулся к Кайту, тот уже был на ногах.

– Значит, уходишь. Уходишь, несмотря ни на что. Он не спрашивал. Он знал.

Аймик кивнул, сглотнув слюну. Говорить было тяжело. А впереди – самое трудное. Элана…

– И куда?

– На закат. К Стене Мира… и дальше.

И, встретив недоуменный взгляд Кайта, добавил:

– Там тоже есть Стена Мира… я теперь знаю. И мне нужно туда. На другую сторону.

(«Только… Откуда мне это известно? Я же ничего не запомнил…»)

– Когда же ты пойдешь?

– Завтра на рассвете.

До самой стоянки они больше не проронили ни слова.

Элана была безутешной. Если бы Аймик знал, что она будет так горько плакать о нем… возможно, он бы выбрал иную тропу.

(Или нет?)

Она лежала ничком на своей постели; тело сотрясалось от рыданий, сквозь которые прорывались слова боли и обиды:

– Ты… ты… мог… знаю… ненавижу… ну и уходи!.. от нее не ушел бы…

Кайт только рукой махнул и пошел прочь из жилища. Аймик сидел опустив голову, не смея даже попытаться утешить… а ведь нужно еще собраться в дорогу.

– Так выбор сделан?

Аймик вздрогнул. Ему показалось – чей-то звучный, чуть насмешливый голос произнес эти слова над самым его ухом. И тогда он встал, решительно подошел к Элане и положил руки на ее плечи.

– Уйди! – дернулась она всем телом. Но руки Аймика были сильны. Он заговорил, и никогда прежде слова его не были так тверды и убедительны:

– Послушай, женщина! Я хотел остаться с вами и стать твоим мужем, очень хотел. Но теперь знаю, что не могу. Понимаешь? НЕ МОГУ. Я не хочу тебя покидать. Но ТАК НАДО, и ничего тут не изменить. Ты хотела, чтобы я стал твоим мужем? Я тоже. Но неужели у вас не бывает так, что жениху приходится уходить от невесты? Если беда стрясется, если чужаки нападут? А я должен идти по своей тропе совсем один. ДОЛЖЕН, пойми! И не знаю, что меня ждет. И не знаю, где ее конец. Так проводи же меня на эту тропу, как невеста. Плохо, если мужчина идет на свое мужское дело с тяжелым сердцем.

Элана постепенно затихла. Потом обратила к Аймику заплаканное лицо, через силу улыбнулась и провела ладонью по его щеке.

– Прости свою Элану, Северянин! Иди к мужчинам, поговори, попрощайся. А я… Я хочу проводить тебя, как подобает невесте.

Когда Кайт и Аймик вернулись, Элана в платье невесты, скрестив ноги, сидела у горящего очага. Глаза ее были сухи, а щеки подрумянены охрой. («Чтобы скрыть красноту от слез», – понял Аймик.) Она заговорила первой, и голос ее не дрожал:

– Северянин! Твоя невеста собрала тебя в путь. Смотри, – она показала на туго набитый заплечник. – Здесь твоя зимняя одежда и еда. А это… – ее голос все же дрогнул, – это я хотела подарить тебе в день нашей свадьбы.

Пояс узорного плетения. Красивее первого.

– Элана жалеет, что женой твоей быть не довелось. Пусть же тропа твоя будет легкой. А встанешь на обратную тропу – навести степи. Не забудь…

Аймик убрал старый пояс в заплечник и опоясался новым даром Эланы:

– Аймик не забудет. Аймик жалеет о несбывшемся. Но на свою Тропу Аймик встает с даром своей невесты… И с легким сердцем.

Так Аймик, сын Тигрольва, назвавший себя Безродным, принял свое Избранничество и отправился искать тех, кого люди прозвали Могучими. К Стене Мира.

Аймик смотрел на заснеженные вершины. Снег слегка розовел в предвечернем свете, а свободные от снега участки казались почти такими же синими, как небо. Они еще далеки отсюда, и неизвестно, когда ему удастся перебраться на ту сторону. И все же – он дошел! Дошел до Западного Края Мира. И он может отдохнуть. Хорошо отдохнуть и вспомнить…

Вот уже несколько дней путь становился все более неровным. Скальные выходы. Склоны, поросшие лесом, пока еще не очень крутые. На их вышине внезапно расступались деревья, и вдали открывались настоящие вершины. Вот эти самые. И сегодня Аймик понял: хотя до них еще идти и идти, он уже не в предгорьях, он у подножия Стены Мира. И нужно набраться сил для последней, самой трудной части своей Тропы. Тропы Избранного.

Аймик не стал искать подходящую пещеру; просто устроил себе навес: сплел ветви кустарника и прикрыл оленьей шкурой на случай дождя. Набрал хвороста. Много. Чтобы на всю ночь хватило. Потом спустился к ручью, выбивающемуся из расселины и скатывающемуся вниз по склону.

Он долго пил холодную воду, торопливо бегущую, гомонящую, словно живая. Потом наполнил бурдюк.

Собрал в горсть скатанные камешки. И напоследок вновь припал к струе, от которой ломило зубы.

Съев без остатка добытую еще днем куропатку, Ай-мик подбросил в огонь охапку хвороста и принялся один за другим, выкладывать на своем старом одеяле из шкуры северного оленя отполированные горным ручьем камешки. Свои прожитые годы.

Вот этот плоский, белый. А в сердцевине – словно капля крови запеклась. Год, когда пришлось покинуть стойбище детей Сизой Горлицы.

Рядом – зеленый, с желтыми прожилками. Год у степняков. А потом…

Выкладываются камни, один за другим. Рука задержалась на черной, в розовую крапину галечке…

…По языку понял: чем-то близки людям Ворона, хоть и тотемы иные. И не только по языку, но и по тому, как приняли чужака.

…Тогда он еще не привык к одиночеству. К ТАКОМУ одиночеству не привык, когда не просто чужак – от всех отверженный, всем беду несущий…

Он рассказал если не все, то главное. И про то, что Избранный, что ищет Могучих. И про людей Ворона. Вот только о прежних годах, когда еще был женат, не сказал ничего. Да его и не спрашивали. Удивлялись, что чужак их язык знает. А еще больше тому, как решился на такое: искать Стену Мира, самому, по собственной воле, к Могучим идти. И ведь не колдун даже, сам говорит.