Олег Микулов - Закон крови

– Анго! – спросил Вуул. – Ты тигрольва в этих краях не встречал? Я за всю зиму – ни разу. Правда, рык слышал однажды. И след видел. Только старый.

– Встречал. Один… два… Нет, не помню!

Попрощавшись со всеми, Вуул ушел первым. Братья какое-то время сидели молча, глядя в огонь, поправляя угли, подкармливая пламя.

– Дрого, а ты тигрольва встречал?

– Только следы. И рык… Помнишь?

Еще бы не помнить! Анго ответил не словами, своей милой улыбкой.

– А там, у нас, – продолжал Дрого, – он тоже редок. Всего однажды только и видел его. Мертвого.

Братья вышли в мокрую весеннюю ночь. Было поздно: у общего костра уже грелась первая стража. Хотя лашии уничтожены, о нежити – ни слуху ни духу (в глубине души все надеялись, что с ней удалось наконец-то разделаться), соседей – никого: ни врагов, ни друзей, – вождь распорядился стражу продолжать.

– Дрого, – неожиданно сказал Анго, – я знаю, где тигролев! Недалеко; один, два… три дня вернуться можно! Ты убьешь тигролев, ты будешь вождь детей Мамонта! Потом, после отца!

Екнуло сердце. Конечно, дело не в том, будет или не будет он вождем детей Мамонта, – это же не обязательно! Тот же Мал… Но убить тигрольва в любом случае почетно. Принести сюда его голову и шкуру и всю жизнь носить на груди его когти…

– Три дня, говоришь? Скажи сегодня отцу: на охоту пойдем! А я скажу Туйе, прямо сейчас. Послезавтра выступим! Только об этом никому ни слова! На охоту – и все! И вот что, Анго! О том, что убивший тигрольва вождем может стать, – это так только говорится. Может, да не обязан! Вон отец наш когтей тигрольва не носит, а вождь детей Мамонта уже столько лет, что и не упомнить! Был у нас один, убивший тигрольва…

– Тот, что Закон крови нарушил? Из-за кого вы сюда пришли? Я слышал об этом, но никто не хочет говорить все! Расскажешь?

Но Дрого замолк. Ему показалось, что ветреная ночь не весной задышала, угрозой! Словно кто-то (враг или друг?) наложил на его губы холодную ладонь: «Молчи!»

– Потом. Не ночью.

– Вот и другие так говорят, – вздохнул Анго, – и Гор, и Вуул, и даже отец. «Потом»! А это «потом» все не приходит, все потом да потом… А ведь я – сын Мамонта! Беда Рода – моя беда!

– Ты Колдуна спроси! – улыбнулся Дрого. – Мы не скрываем, просто кое о чем лучше молчать, чтобы новой беды не накликать. Колдун знает, когда говорить, когда – нет.

– Нет, – помотал головой Анго. – Нет, не пойду! Боюсь я его!

Лашилла давно прижилась среди детей Мамонта. Ее уже считали почти своей , особенно женщины. Мужчины же, от мала до велика, волей или неволей бросали на скромную, работящую чужачку такие взгляды, значение которых невозможно не понять. Но более действенных шагов не предпринимал никто: вождь передал предостережение Колдуна, звучащее слишком внушительно, чтобы им можно было пренебречь.

– Ишь, самцы! – ворчала Ола. – Зайцы ополоумевшие! Мало им своих! Меня бы позвал, если мало! Нет того понятия, что ее за все годы нелюдь лесная вконец замотала, что она вас, самцов, и видеть не может! Мужчины хоть и наши, да не краше лашии!

А Лашилла, опустив глаза, ни на кого не глядя, удалялась с бурдюками к ручью за водой. Вода давно была предметом постоянных раздоров между Эйрой и Олой: чей черед нести? Обычно свара кончалась тем, что бурдюки незаметно брала молчаливая Лана. Бывало, уже и свежая вода на месте, а старухи все спорят, все ругаются! С появлением Лашиллы эти споры прекратились: поняв, в чем дело, она сразу взялась за бурдюки и с тех пор носила воду только сама.

Видно по всему: Лашилла всеми силами стремилась понять жизнь человеческой общины, войти в нее, стать полезной. Не всякое дело давалось ей, хотя и старалась. Попробовали учить шить одежду, да только рукой махнули. Зато тяжелая работа – пожалуйста, Лашилла первой старается: корм ли для очага в лесу наломать, новую слегу взамен старой, неудачно выбранной принести, сменить ли лежанку на свежую, – Лашилла все сделать готова, если втолковали как следует! И шкуры скоблить она научилась. А вот огня все еще побаивается: сама в стороне держится и кормить не решается.

Человеческий язык ей тоже с трудом дается. Расспрашивать любит – обо всем. Особенно Лану. А сама говорит плохо, путается часто… Не то что ее дочка: та на речь побойчее оказалась.

(Многие женщины так и считали Анго дочерью Лашиллы, которая только мужское платье по приказу Колдуна надела да с мужчинами якшается не по-бабьи, а как «свой». Перерождение? «Не понять мне этого! Колдовские штучки…» – могли бы повторить вслед за Туйей и Ола, и Эйра, и, пожалуй, даже Лана. Но, конечно, об этом помалкивали: в колдовские дела лучше нос не совать!)

Лашилла действительно любила расспрашивать именно немногословную Лану. Ее короткие, точные ответы легче понять, когда она могла ответить. Больше всего Лашиллу интересовали отношения между мужчинами и женщинами… И многое в них было очень трудно растолковать привыкшей к совершенно иным повадкам.

Долгими зимними вечерами сидят вдовы у очага, что-то шьют. И Лашилла рядом. Шить не может, но без дела не остается: шкуру скоблит или краску растирает. Ола вполголоса заводит заунывную песнь, чаще всего вспоминает мужа: «Любила, да на него хонку наслали! И не дознались – кто? А дочки в чужих общинах, с мужьями. А сыновей и не было вовсе».

Песня кончается. Молчание. И осторожный голос Лашиллы:

– Ола муж есть, нет? Бил?

– Нет у меня мужа! Ушел по ледяной тропе мой храбрый, мой ненаглядный, давно ушел…

(Ну! Теперь и не остановишь! И сколько пустых слов!..)

Поток иссяк. И Лашилла вновь спрашивает, уже у Ланы:

– Лана муж есть, нет?

– Нет.

– Мужчина есть много, муж нет Лана Ода Эйра. Лашилла не знает.

И вновь Ола разражается потоком слов, из которого удается даже кое-что выхватить. И припрятать на будущее.

– Мужчина один, женщина один, очаг один, дети, – так?

– Да.

– Вождь один, мой дочь один, очаг один – муж, Жена, – так?

– Нет.

Лана пытается объяснить, что Анго теперь перерожденный сын вождя, но запутывается сама, безнадежно машет рукой и смеется. Смех ее можно редко услышать а он красивый: мелкий, переливчатый…

(Так! Это лучше оставить. В этом они и сами ничего не понимают!)

– Лашилла знает: есть мужчина один, очаг один, есть женщина один, очаг один. Почему нет муж, жена?

Вздохнув, Лана уже в который раз принимается за почти безнадежные объяснения. На помощь приходит Ола. Время от времени и Эйра говорит что-то совсем непонятное… Пора замолкнуть и в постели, наедине с собой обдумать то, что удалось выхватить и припрятать.

Лашилла быстро уяснила: эти люди наложили на свою жизнь множество запретов. Сплошные запреты, особенно в том, что касается самого простого и самого нужного. Разбираться в этих запретах бесполезно: все равно ничего не понять! И не нужно: люди хитры. Они не только запреты наложили, но и обходить их научились! Вот это-то и есть самое главное!