Дмитрий Скирюк - Драконовы сны

— О, знатная штука! — Арнольд подбросил на ладони сырный круг и отломил себе кусочек. Понюхал с видом знатока, положил на язык и расплылся в блаженной улыбке. — Почём брал?

— Вообще-то, ни почём, — зарделся тот. — У меня сыроварня, я сам им торгую. Так, правда, по малости. Больше для души.

Арнольд поперхнулся.

— Да ты в своём уме? Это ж золотое дно!

— Думаешь?

— Конечно!

И оба с ходу углубились в тонкости сырных дел и откупорили бочонок. Как выяснилось вскоре, оба оказались великими знатоками и любителями сыров, и Телли забеспокоился: Арнольд был парень будь здоров, но этот тощий оказался тоже не дурак пожрать. Под разговор и пиво сыр исчезал с пугающей скоростью. Тил поспешил утащить и себе кусочек, пока эти двое не съели всё, и с ним расположился у костра.

— Тьфу, окаянный, опять за своё! — с досадой вымолвила Эрна. — Весь дом своим сыром провонял.

— А что, вы сыр не любите? — спросил Вильям.

— Да надоел уже. Добро бы — покупать по малости, но у себя варить… И дочка, вон, от этой сырности всё время кашляет.

Вильям угрюмо сидел у костра и кивал, прижимая ко лбу медную кастрюлю, любезно одолженную Эрной. Берет рифмача превратился в грязный засохший блин, носить его было решительно невозможно, и Вилли по совету Норы спрятал его в мешок.

— Вы уж простите, господин певун, что я вас этого… того… оглоблей-то по кумполу, — продолжала Эрна. — Сами понимаете — места глухие, люди разные встречаются. Вы, между прочим, тоже хороши — припёрлись и давай орать. Дочку, вон, напугали.

Жуга поднял голову:

— А что с дочкой?

— Да кашляет она и бледная с лица, а к осени и вовсе слегла, не знаю, что и думать. Вот, наторговали денег, едем в Лиссбург. Там, говорят, один такой лекарь есть, говорят, большой умелец, и говорят, берёт недорого. Мне свекровь говорила. Прозывается он, помнится ещё, как-то не по-людски — чего-то там насчёт соломы.

Жуга помрачнел.

— Знаю его, — сказал он. — А только нет его там.

— Как нет? — насторожилась та. — А куда ж он делся-то?

— Уехал, говорят.

— Как так уехал? Врёшь, поди… Что ж делать-то теперь?

Жуга вздохнул, уселся и потянул к себе мешок.

— Вот что. Позволь-ка, я на неё взгляну. Может, чего и присоветую.

— Ещё чего задумал — девку щупать! Да ты умеешь ли?

Вильям прыснул, но тут же прикрылся кастрюлей и очень удачно притворился, что закашлялся. Травник тоже не сдержал улыбки.

— Умею, — сказал он.

— Умеет, умеет! — прокудахтал Вильям из глубины кастрюли. — Ещё как умеет!

— Ну ладно, коли так… — с сомнением проговорила та. — А дорого возьмёшь?

— Там видно будет.

Через два часа все четверо опять сидели у костра. Арнольд и Иоганн уже давно прикончили и сыр, и пиво, и заснули рядом. Нора с позволенья Эрны залезла спать в фургон. Дракон свернулся под повозкой. Вильям, придвинувшись к огню, царапал по пергаменту, записывая под диктовку травника состав снадобья.

— …Трава зверобоя, — перечислял Жуга, — аир болотный — корень, девясила тоже корень, ива белая — запиши, Вилли: у ивы кору собирать весной с молодых веток, пока листьев нет. Записал?

— «С моло-дых ве-ток»… Записал. — Бард размял пальцы. — Много там ещё?

— Пиши, пиши… Так. Птичья гречиха, шалфея листья, гледича-трехколючка, чистотел, пастушья сумка, пижма, подорожник, орех греческий тоже… Сколько там?

— Сейчас подсчитаю: раз, два, три, пять… Четырнадцать!

— Вроде, всё, — задумчиво сказал Жуга. — Теперь пиши: взять поровну всего, сушить и измельчить. Три с половиной унции на кружку, настаивать пять дней и после кипятить полчаса. Чуть-чуть если водки добавить, тоже хорошо… Пусть пьёт весной и осенью по тридцать капель в кружку с чаем.

— Мне это ни в жисть всё не вспомнить! — замахала руками Эрна. — Да и где мы столько травы-то найдём?

— Трав я дам на первое время. А что забудешь, так на то и пишем. Покажешь аптекарю в городе, если не дурак, поймёт. Да, вот ещё чего! Воду лучше брать проточную. Я горную брал, а здесь не знаю, что и присоветовать… В ключах у Лиссбурга, разве что.

— Да уж больно мудрено. Надо ли всё это? Бог даст, и так поправится…

— Как знаете, — пожал плечами тот. — Слабая она в груди.

— А сыр? — засуетилась Эрна. — Как же с сыром быть?

— Да сыр тут не при чём, — отмахнулся травник. — Наоборот, пусть ест. И молоко пусть пьёт, оно полезное.

Эрна всё ещё с опаской взяла протянутый Вильямом пергамент и повертела его в руках, не зная, куда деть. Подняла взгляд.

— А как же с платой быть?

Жуга и Вильям переглянулись.

— Подвезите нас до Цурбаагена, и будем в расчёте.

— Прямо и не знаю… — усомнилась та. — Поди, вам неудобно будет?

— Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, — усмехнулся Вильям.

— Дракон пешком пойдёт, — поспешно добавил Жуга, заметив замешательство крестьянки.

— Ну, ладно, коли так. Всё равно теперь обратно ехать…

— А мне? — внезапно вынырнул из темноты патлатый фермерский мальчишка. — Мне тоже нужно будет эту гадость пить?

— Господи, Биттнер! — Эрна подскочила и схватилась за сердце. — Тебя тут только не хватало! Марш спать! Быстро!

— …Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять…

Вильям проснулся сразу и без перехода, как будто вынырнул на воздух из воды, но повинуясь какому-то неясному тревожному предчувствию, остался неподвижен, только приоткрыл глаза. Ночь была тиха и холодна. Все спали. Бард повернул голову и вздрогнул: тонкий серпик молодого месяца высветил сидящий у погасшего костра угловатый силуэт человека с раскрытым зонтиком в руках. Послышался тихий, чуть звенящий смех, и Вильям с замирающим сердцем узнал Олле.

Не обратив внимания на Вилли, канатоходец покачнулся, с лёгким хлопком закрыл свой зонтик, вновь захихикал и вдруг рассыпался считалкой:

— Ну, так уж и — хвать, — вслух усомнился кто-то, и Вильям разглядел у костра ещё один неясный силуэт. Травник выступил из темноты и подошёл к костру. — Так значит, ты и есть тот самый Олле?

— Конечно, это я. Или, быть может, есть ещё один Олле?

— Вильям рассказывал о тебе, но мне этого мало. Кто ты такой? — спросил, помедлив, Лис. — Кем ты был раньше?

— Кем я был? — переспросил тот. — Гордецом и ветренником. Что ни слово, давал клятвы. Нарушал их средь бела дня. Засыпал с мыслями об удовольствиях и просыпался, чтобы их себе доставить. Пил и играл в кости. Сердцем был лжив, лёгок на слово, жесток на руку, хитёр, как лисица, ненасытен, как волк, бешен, как пёс, жаден, как медведь. А ты? Кто ты такой? Вертлявый глупый хлопотун! Встал на голову, чтоб увидеть ноги, ха! Дурак!