Лев Власенко - Рассказы: 2005-2010

— Никто не будет подрезать крылья этим беднягам! — настаивал Мунин.

— Братец, — рассудительно проскрипел Хугин, — если мы избавимся от этого мастера, то верноподданные бриты тут же пришлют нового красно-полосатого толстяка на наши пернатые головы.

Мунину потребовалось несколько долгих минут, чтобы переварить этот удручающий аргумент.

— Вот сволочи, — от негодования он начал скрести лапой. — Мало что изменилось с той поры, когда они красили волосы в белый цвет и дрались заостренными палками…

— Меньше всего изменился образ твоего мышления, — упрекнул Хугин, — ты все так же стараешься решить проблемы грубой силой. Проснись и раскрой свои мутные глаза, братец. Век мечей и секир миновал! Человек обуздал энергию атома и запустил в космос смешные металлические штуки, которые они называют спутниками…

Мунин скептически посмотрел на брата и склонил голову набок, от скуки царапая каменные плиты острым когтем. Хугин прервался на полуслове и смущенно каркнул:

— Но ты прав, — вынужден был признать он, — с той поры действительно ничего не изменилось…

…Мастер над воронами Артур Уильям прогуливался по Тауэрскому лугу, когда в стенах древней крепости послышались пронзительные голоса туристов. Странно, но раньше он любил этих шумных и однообразных посетителей Тауэра, под крики дурачащейся детворы приносящих с собой грязь и жевательную резинку, прилепленную к непокрытым стеклом экспонатам. Сегодня же он не почувствовал ничего, кроме раздражения, когда на лужайке появилась очередная толпа под предводительством бифитера.

— Эй, что за чудак в смешной шапке? — спросил один из туристов, уставившись на Артура.

— Это мастер над воронами — представитель важной профессии, — начал объяснять бифитер. — Легенда гласит, что когда вороны покинут Тауэр, случится катастрофа…

— Каждый раз, когда я слышу историю, меня начинает клонить в сон, – пожаловался Мунин. — Люди все могут опошлить.

Хугин согласился. Мунин, быть может, и был дураком, но помнил обо всем.

***

…На этом острове всегда было сыро и холодно. На юге, в садах графства Мэн, цвели яблони, в то время как здесь — туман и дождь.

Два всадника ехали по берегу реки. Первый был настоящим великаном, его сильные руки правили конем легко и уверено. Другой же, напротив, походил на бесплотную тень.

— Народ ненавидит вас, мой король, — сказал он, поправляя упавший на глаза черный капюшон. — С тех самых пор как вы, простите за прямоту, споткнулись, ступая на английскую землю, всякий холоп не преминет напомнить, что прихотью судьбы повержен Гарольд, но не вашим мечом.

— Я знаю, что говорят обо мне, — великан обернулся, суровым взором окидывая лежащий у реки город.

Его лицо выделялось той благородной красотой, что присуща истинному королю. Глядя на него сейчас, невозможно было узнать в этом величавом исполине внука кожевника из Фалейса.

— Вороны… — с отвращением сказал король, наблюдая за кружащими в небе птицами. — Не знаю почему, но они любят этот холм. Как будто что-то привлекает их…

— Камни, милорд. Черных птиц привлекают белые камни.

— Мне следовало сжечь город, а не вступать на его улицы, устилая свой путь лепестками роз.

— В тот день вы были победителем, мой король.

Гийом гневно вскинул голову.

— Был?! Я победитель по праву и корона отдана мне по справедливости! — воскликнул он, сжимая кулаки. — Не говори мне, что я был победителем, Роберт: победа однажды — это победа навсегда! Скажи мне, кто правит здесь, пока Гарольд гниет в могиле?

— Вы, мой король, – покорно проговорил Роберт.

Гийом отвернулся. Налетевший ветер всколыхнул окружавшее их море травы, сбросил с головы короля капюшон и растрепал короткие волосы, тронутые сединой. Это был тот самый человек, который на Сенлакском поле вел своих воинов в атаку и рисковал жизнью ради вожделенной короны. И вот, он получил ее. Архиепископ Йоркский возложил на иноземного герцога корону, отдав свою страну на разграбление нормандцу.

— Упрямцы не признали бы вас своим королем, будь вы хоть сыном Господа.

— Не смей богохульствовать, Роберт!

Гийом всегда был набожным, как утверждали его приближенные — вера короля граничила с фанатизмом.

— Как вам будет угодно, мой господин. Но ни один народ добровольно не признает чужеземца своим королем, — упрямо продолжал Роберт. — Так поступят лишь предатели, которыми вы окружаете себя…

— Всюду предательство и измена! — воскликнул король. — Я желаю вернуться к родным берегам, но этот остров держит меня. Проклятые англы не желают преклонить колени, я знаю, что стоит мне поднять парус, и они тотчас же позабудут, кого короновали в Кентерберийском аббатстве холодным утром Рождественского дня.

Король замолчал. Никто не мог упрекнуть Гийома в трусости, но иногда на него нисходила тьма — он видел в каждом приближенном предателя и затаившегося убийцу в каждой тени. В такие дни король беспрестанно молился или же, взяв с собой Роберта Каминса, надолго исчезал, оставляя придворных в недоумении и беспокойстве.

— Корона… — Гийом криво усмехнулся. — Господь обрек меня на тяжкое бремя. Сидеть на престоле и внимать чужим просьбам, не имея возможности вернуться к собственным тяготам, принимать решения и знать, что каждый бедняк Лондона будет думать о том, что справился бы с этим лучше короля… Ты хочешь спросить о том, желаю ли я нести эту ношу, Роберт?

— Если мой король пожелает сообщить мне об этом, — уклончиво ответил Каминс.

— Всей своей душой я жажду быть королем, но, клянусь, это не делает корону легче!

Роберт Каминс молча слушал своего господина.

— Я решил, Роберт. Мы возвращаемся домой. Этот остров истощает меня, иногда мне даже кажется, что не стоило ступать на его землю…

Король нахмурился, но вот лицо его прояснилось, и он весело рассмеялся, хлопнув Роберта по плечу.

— Но я вернусь сюда, чтобы стать королем не только на словах, но и на деле. Англы подчинятся мне, иначе я выжгу их остров дотла! На этом холме я построю крепость из белого камня, откуда буду управлять своим королевством. Она простоит вечно или, по крайне мере, до тех пор, пока здесь не переведутся эти проклятые вороны!

Он долго рассказывал Роберту о своих планах и мечтах, пока они возвращались в город.

Гийом, прозванный Завоевателем, не знал, что никогда не увидит крепость, задуманную им здесь. Не знал, что погибнет из-за нелепого случая при взятии Манта. Также как и не знал Роберт Каминс, будущий граф Нортумбрии, что ему суждено лечь в могилу раньше своего герцога, будучи предательски убитым душным осенним днем следующего года — в Дархеме.

Об этом знали лишь кружащие над ними вороны, но вещие птицы пожелали смолчать…