Мышь88 - Если ты меня любишь

— Но ты хотел бы?

— Да, я хотел бы посмотреть, как там дела у нашей Alma mater.

— А он тебе что‑нибудь писал?

— Нет, но, знаешь, он вроде не слишком любит письма, и мне нужно лишь подождать окончания учебы. Тогда загляну к нему в первую очередь.

— Каждый раз, когда ты его навещаешь, у тебя такое выражение лица, будто ты вот–вот хлопнешься в обморок.

— Не преувеличивай, Рон. Между прочим, это не так уж легко.

— Представляю. До меня, наверное, никогда не дойдет, как ты умудряешься с ним ладить.

— Я бы не сказал, что мы так уж блестяще ладим, продолжаем постоянно ссориться, правда, в основном, ссорится он, мне уже надоело. Да и не был я там уже давно, — Гарри наморщил лоб, словно отгоняя какую‑то грустную мысль, и посмотрел в окно, на котором играли солнечные блики. — Я и сам себя часто не понимаю, зачем мне это нужно.

Об этом они говорили довольно часто, что сильно раздражало Гермиону. Она считала эти разговоры переливанием из пустого в порожнее и настаивала на необходимости интенсивной подготовки к предстоящему экзамену. Вероятно, ее на самом деле раздражал тот факт, что у молодых людей это был единственный экзамен, в то время как ей, решившейся на другую, более сложную в теории и на практике специальность целителя, предстояло целых пять испытаний в конце учебного года. Поэтому ей приходилось заниматься целыми днями зубрежкой, что, в общем‑то, было для нее вполне привычным занятием, но обостренное чувство справедливости заставляло ее порой тиранить тех, кто, по ее мнению, не слишком много трудился. Гарри и Рон должны были принять непосредственное участие в работе Министерства, что возлагало на них определенную ответственность. Гарри уже предчувствовал, куда их распределят после окончания школы, и не беспокоился. На задании требовалось проявить личную изобретательность и четкость мышления, а именно эти качества зачастую приводили его в неловкие ситуации, но с этим уже ничего поделать было нельзя. Рон, по старой привычке, преувеличивал свою неуверенность, а Гермиона, которая «пропустила из‑за практики на прошлой неделе массу ценнейшего материала», была в данное время не самым желанным собеседникам для них обоих.

Для разнообразия Гарри попытался возобновить контакт с Дрейко Малфоем, но эта попытка провалилась. Они были теперь, в некотором роде, приятелями, но это совершенно не означало, что у них впереди была большая любовь и вечная привязанность. Гарри знал, что у Дрейко была квартира в Лондоне, далеко от центра и от площади Гриммо, но он не знал, где именно. Они пару раз пересекались в городе в магловских кафешках по предварительной договоренности, еще один раз виделись в Хогвартсе. Разговор между ними не был лишен некоторой дружественной теплоты, но, казалось, после Второй Битвы утекло слишком много воды, и теперь их путям уже не суждено было соединиться столь прочно, как это было два года назад. Та таинственность, которую Дрейко напустил на себя во время их последней встречи, показалась Гарри несколько подозрительной, Малфой–младший явно что‑то замышлял, и это что‑то могло потом обернуться проблемой и для Гарри тоже. Гарри сожалел о том, что из‑за напряженной учебы у него не было возможности все, как следует, проверить. Правда, помощь он мог предложить единственную: переехать на площадь Гриммо. В глубине души он понимал, что Дрейко вряд ли согласится, из принципа. Пока же он так и будет причинять своему бывшему однокашнику дополнительное беспокойство…

…Совы бесперебойно влетали и вылетали, и письма с записками, которые они приносили, все время были полны таких незначительных мелочей, что Снейп был уже практически вне себя. Ну ладно, нужно было подумать о новом учебном плане для всех курсов, и он, кстати сказать, успешно с этим справился еще год назад, но что, скажите на милость, он мог поделать с тем, что самая большая башня замка опять рухнула? И все, конечно же, немедленно захотели узнать, как именно она восстанавливалась и когда кто‑нибудь, наконец, возьмется за решение этой проблемы. Снейп успел уже тысячу раз пожалеть о том, что вообще ввязался во все это, но отступать было не в его принципах. Большую часть листков и схем он беспощадно сжигал, чтобы иметь возможность заниматься хоть чем‑то, что могло действительно помочь школе. И, надо сказать, здесь ему помог его организаторский талант. Нимало не сомневаясь в правильности своих действий, он отправил запрос в Министерство и завербовал несколько человек для того, чтобы они выполнили всю предварительную работу. Сам он в это время предпринял несколько важных путешествий с целью посещения важных лиц в сфере образования и просвещения; подобные путешествия, надо сказать, он от души ненавидел.

А в конце апреля, после особенно долгой и холодной зимы, появилась эта заварушка с крупными кражами внутри самого Министерства (Ах, какая жалость: теперь всем приходится читать в газетах про эту чушь!). Была разграблена сокровищница артефактов, которую очень строго охраняли, и многие экземпляры были наверняка уже за границей, так что найти их было теперь чрезвычайно затруднительно. В Министерстве старались не думать о том, что случится, попади эти артефакты не в те руки. Одним словом, просто замять такое серьезное дело не удалось, и министерские работники были отозваны из Хогвартса назад и мобилизованы совсем для другого. Снейп сделал вид, что ничего не имеет против, но в действительности это могло обернуться катастрофой. В школе не хватало сильных магов, преподавали бывшие студенты и выпускники зарубежных педагогических курсов. Он самовольно отменил несколько конференций в отделе магической науки и исследований, что являлось недопустимым и даже оскорбительным, но он об этом счастливым образом «забыл» и посвятил все свое внимание злополучной башне и магической защите замка, которая, между прочим, трещала по швам из‑за многочисленных посетителей. В Министерстве, конечно, рассердились, Снейп, однако, и не думал извиняться. В конце концов, он остался наедине с массой проблем одновременно по их милости.

В результате всех этих перипетий у него возникла еще одна проблема, незаметно лишавшая его сил: безмерная занятость последних недель смягчила его внутреннее одиночество, затолкала его на задний план, как можно дальше, но порой вечерами, когда все письма были уже просмотрены, ответы на них написаны, а все встречи состоялись, он ощущал это одиночество всем своим существом. За все его последние деяния его, возможно, будут уважать и даже почитать в ближайшем будущем, но больше ничего… Ничего. Когда‑то, в далекой юности, он сказал бы, что ему больше ничего и не нужно, но не теперь, когда столько всего произошло и оставило свой отпечаток в его душе. Если бы Поттер был здесь… Но у него наверняка другие планы. А он сам мог бы уже привыкнуть к тому, что ничего нельзя начать сначала или исправить. Все это лишь пустые мечты и пепел, стоит сверяться лишь с реальностью, а Северус Снейп никогда высоко не ставил эту прогнившую реальность.