Александр Прозоров - Наследник

— Шесть сотен одиннадцать дружинников, — прочитал волхв явно заранее заготовленные данные, — к ним двадцать двойных долей — это шесть сотен тридцать одна. К ним девять сотников по десять долей — это семь сотен двадцать одна, плюс двести сорок два новика по половине доли. Это выходит…

— Стоп! — вскинулся Ротгкхон. — Отчего это новикам по половинной доле?

— Заведено так по обычаю, — ответил ему Избор. — Опыта у них нет, проку в сече мало, токмо для дел подсобных и годятся, в местах малоопасных ставятся.

— Ничего себе! — возмутился вербовщик. — Стало быть, как под стрелами мост вязать, за каждый шаг кровью расплачиваясь, — это новики. Лестницу штурмовую набивать под камнями и бревнами, что по головам скачут, — это новики. А как дуван дуванить — так их побоку? Половина доли?

Ротгкхона мало беспокоило, сколько дадут ему — все едино здешние игрушки ценности в Империи не представляли. Но такое отношение к его мальчишкам вербовщика возмутило до глубины души.

— Новиков твоих самих от ворога спасать надобно! — махнул рукой неугомонный остролицый. — Рази они в сече хоть кого поразят?

— А ты много в сем походе сразил? — ткнув в него пальцем, громко спросил Лесослав.

— А ты?

По двору прокатилась волна смеха — уж в чем-чем, а в бездействии нового сотника упрекнуть было нельзя. Остролицый, поняв, что сморозил глупость, смутился и умолк.

— Трудами черной сотни путь через реку и вал проложен, после которого Ондуза сдалась! — напомнил Ротгкхон. — Они за это ломаными ногами и руками заплатили, животов лишились. А вы их доли лишаете! Где справедливость?

— Верно иноземец сказывает, — неожиданно поддержал его княжич. — В черной сотне три с лишним десятка увечных увезено и полтора десятка убитыми. Иные же отряды и вовсе без потерь обошлись. Надо бы добавить новикам за храбрость. Достойны равной доли.

— Это как же, плотникам и ратным долю равную давать?! — не согласились сразу многие дружинники. — Неверно сие.

— Надо добавить, — не согласились другие. — Кровь пролили, за спинами не сидели.

— Четверть добавим? — предложил княжич.

— Четверть нормально, — согласились и те, и другие. — Четверть по справедливости.

— Избор, считай черной сотне от доли по три четверти, — подвел итог Святогор.

Волхв, поджав губы, стрельнул на сотника недовольным взглядом.

— Это же просто: делишь на четыре, вычитаешь четверть, прибавляешь к сумме… А, дай, сосчитаю, — Ротгкхон забрал берестяной свиток и уголек, подчеркнул прежнюю сумму, потом прямо на столбе поделил девяносто три на четыре, прибавил семьдесят без четверти к семисот двадцати одному, а потом половинные доли остальных новиков…

— Восемьсот шестьдесят пять и четверть!

Избор посмотрел на столб, с которого Ротгкхон торопливо стер угольные черточки, на бересту, на Лесослава. На лице его было написано такое изумление, словно иноземец только что оживил у него на глазах прошлогоднего мертвеца.

— И сколько выходит на каждую долю? — поинтересовался княжич.

— Одна целая и пятьсот девяносто восемь… Совершенно жуткая дробь получается. Сейчас прикину… Если по полторы гривны на каждую долю отвести, тысяча двести девяносто восемь гривен получится. Коли пять гривен богам в благодарность за победу одержанную пожертвовать, то все сойдется.

Посмотрев на перемноженные косой матрицей неведомые руны, князь почесал в затылке:

— Избор, проверь…

Волхв тяжело вздохнул, забрал уголек, сел на корточки и стал выписывать на досках какие-то линии и значки, старательно шевеля губами, то и дело почесывая нос, отчего тот очень быстро почернел, как головешка. У него над затылком завис Радогост, очевидно проверяя подсчеты. Наконец, упершись задом в дворцовую дверь, Избор признал:

— Все совпадает. По полторы гривны доля, и пять остается.

Радогост, пройдя по краю крыльца, вперил взгляд в косую матрицу иноземца всего с пятью строчками. Задумчиво кашлянул, но все же спросил:

— Как ты это сделал?

— Позиционный счет… — пробормотал Ротгкхон, мысленно проклиная себя за неосмотрительность. Ведь знал же, знал, что прилюдно совершать непостижимые чудеса в мирах начального уровня нельзя! Что начнут пугаться и подозревать во всяких гадостях! И вот поди же ты — засветился…

— Как он делается?

— Меня в детстве заставляли выучить на память таблицу умножения, — нашелся сотник. — Всю, очень большую. Пятью пять двадцать пять. Шестью восемь сорок восемь. Большую часть нужных ответов я и так помню, а чтобы не запутаться — нужно просто правильно записать…

— А-а… — задумчиво кивнул седой волхв, рассматривая непонятные знаки. То ли поверил, то ли нет, но спрашивать больше ничего не стал.

Дружинники же тем временем продолжали обсуждать правильность дележа добычи. В здешних условиях они были весьма непросты, поскольку золото, серебро и меха имели самостоятельную и сильно меняющуюся ценность. Получалось как бы три разных валюты, и всем хотелось заполучить именно ту, которая сулила большую выгоду на ближайшее время, когда меха к зиме начнут дешеветь, а серебро дорожать. Золото на общем фоне казалось самой большой ценностью — но только для тех, кто его копил, а не тратил. Расплачиваться золотыми гривнами, каждая ценой в двух лошадей, на торгу было крайне неудобно. Среди дружинников примерно поровну оказалось и тех, и других — но долю им полагалось платить равную. В смысле — равным воинам — одно и то же. Ибо меха норовили подешеветь, а серебро подорожать…

В общем — мрак!

К удивлению Ротгкхона, общий язык найти все-таки удалось. Дружина побратимская получила по гривне золотом и половину серебром, черная сотня — серебро, остальные новики — всю добычу мехами. Остатки мехов, золота и серебра замотавшийся тиун разделил примерно на равные доли по своему усмотрению, после чего они были разыграны между сотниками самым простым способом — по жребию. Таким образом в руки вербовщика попало две горсти серебряных украшений и девять охапок горностаевых шкур. Это ему еще повезло: боярину Валую добыча досталась беличьими шкурками — восемьдесят сороков. Четыре изрядно нагруженных лошади. Лесослав смог увязать свою долю на одной.

Домой он привез все это во второй половине дня, на этот раз обнаружив незапертую калитку. Зимава выскочила на крыльцо запоздало, сбежала во двор, замедляя шаг, добрела до него, уже медленно переставляя ноги:

— Ты вернулся, Лесослав? Вижу, не с пустыми руками.

— Да, сегодня у князя добро раздавали, — отпустил он подпругу, позволяя узлам свалиться на упругую желтую солому. — Мне тоже кое-что досталось. Про Плену я спросил, Избор советовал обождать дней пять. Опытная знахарка должна вернуться, ее в Чернигов к тамошнему боярину знатному звали. Лучше нее хвори людские никому не ведомы.