Мэри Стюарт - Хрустальный грот

Ни звука. В безмолвии бык медленно опустился на колени. Черная кровь, хлынув струями, окрасила белую шкуру и белую изморозь, белую руку и белый камень.

Я вырвался из своего убежища и побежал через поле, не помню, что я выкрикивал на бегу.

Не знаю, что я собирался сделать. Человек увидел, как я бегу к нему, и повернул голову: я понял, что все кончено. Он улыбался, но в свете звезд его лицо казалось на удивление гладким и нечеловечески бесстрастным. Словно не было ни напряженья схватки, ни торжества закланья. И глаза его тоже были бесстрастны, темны и холодны, и улыбки в них не было.

Я споткнулся, попытался остановиться, запутался в плаще и рухнул наземь, покатившись смешным и беспомощным комком к ногам незнакомца как раз в тот момент, когда обессиленный, медленно кренившийся бык наконец повалился на бок. Что-то ударило меня в висок. Я успел услышать пронзительный, по-детски жалобный крик, понял, что кричу от боли я сам, и все погрузилось во тьму.

Боль привела меня в чувство — кто-то сильно ударил меня ногой по ребрам. Я застонал и перевернулся, пытаясь отползти подальше, но мне мешал плащ. Почти в самое лицо мне ткнули факелом, вонючим и коптящим. Знакомый молодой голос гневно произнес:

— Да ведь это мой плащ, клянусь Господом! Хватайте его! Живо! Будь я проклят, если прикоснусь к этому паршивцу — от него смердит.

Меня окружили со всех сторон: ноги, шаркающие по заиндевелой земле, мечущийся свет факелов, любопытные, сердитые или просто безразличные мужские голоса. Здесь были и верховые: они держались края толпы, и лошади их беспокойно били копытами на холоде.

Я с трудом поднялся на четвереньки, поморгал, прислушиваясь к голосам. Голова у меня раскалывалась от боли; в неровном свете факелов все происходящее казалось нереальным и словно бы рваным, будто действительность и сон мучительно смешались и переплелись в моем сознании. Огонь, голоса, корабельная качка, падающий белый бык…

Чья-то рука сдернула с меня плащ. Вместе с плащом с меня сорвали и часть прогнивших мешков, обнажив плечо и бок до пояса. Еще кто-то схватил меня за руку и ревком поставил на ноги. Другой рукой неизвестный грубо схватил меня за волосы и дернул вниз, заставляя поглядеть на стоявшего надо мной мужчину. Мужчина был высокий и молодой, со светло-каштановыми волосами, которые в свете факелов отсвечивали рыжиной, и лицом, обрамленным элегантной бородкой. Голубые глаза глядели на меня с презрением и злостью. Несмотря на холод, на нем не было плаща. В левой руке он сжимал хлыст.

— Собачье отродье, — с отвращением фыркнул он, смерив меня взглядом. — От него смердит. Похоже, плащ мне придется сжечь. За это я с тебя шкуру спущу, недоносок. Ты, наверное, и лошадь хотел украсть?

— Нет, господин. Клянусь, я взял только плащ. Но я бы его вернул, честное слово.

— И застежку?

— Застежку?

— Твоя застежка все еще в плаще, милорд, — произнес человек, державший меня.

— Я просто взял его на время, чтобы согреться… Было так холодно, что я… — поспешил объяснить я.

— Выходит, ты решил оставить замерзать моего коня?

— Я думал, что это не повредит ему, господин. В сарае было тепло. Я бы положил плащ на место, правда положил бы.

— Чтобы я надел его после тебя, вонючий крысеныш? Только за это тебе надо перерезать глотку.

Кто-то — один из всадников — сказал:

— Да брось ты. Всего-то вреда, что плащ придется отправить завтра суконщику. Несчастный мальчишка едва одет, а мороз такой, что замерзнет и саламандра. Отпусти его.

— По крайней мере, — сквозь зубы процедил молодой офицер, — я согреюсь, вздув его как следует. А ну, не вырывайся. Держи его крепче, Кадал.

Хлыст взметнулся вверх. Человек, державший меня, перехватил меня покрепче, когда я попытался увернуться, но прежде чем опустился хлыст, чья-то тень заслонила свет факела, и запястья молодого человека легко коснулась сильная рука.

— Что происходит? — спросил незнакомый голос.

Словно повинуясь приказу, все замолкли. Молодой человек уронил руку с хлыстом и обернулся.

Услышав голос вновь прибывшего, державший меня слуга ослабил хватку, и я вывернулся из его рук. Возможно, мне бы удалось проскользнуть между людьми, лошадьми и попытаться удрать, но скорее всего верховые догнали бы меня в считанные секунды. Однако я и не думал удирать. Я вовсю глазел на подошедшего мужчину.

Он был высок ростом, на целых полголовы выше лишившегося плаща лорда. Мужчина стоял спиной к факелам, и я не мог как следует рассмотреть его. Слепящие языки пламени расплылись и затрепетали у меня перед глазами; голова мучительно ныла, а мороз вновь набросился на меня, будто хищный зверь. Я видел только высокую темную фигуру, бесстрастное лицо и рассматривавшие меня темные, почти черные глаза.

— Это был ты! — задохнулся я. — Ты же видел меня, верно? Я бежал тебе на помощь, но споткнулся и упал. Я не удирал… скажи ему, милорд, прошу тебя. Я хотел вернуть плащ, прежде чем он вернется. Пожалуйста, объясни ему, что случилось!

— О чем ты говоришь? Что я должен объяснить?

Я заморгал от слепящего света факелов.

— О том, что произошло только что. Это же был ты… Ты убил быка?

— Я что сделал?

Было и так тихо, но теперь наступила полная тишина, нарушаемая лишь дыханием придвинувшихся ближе мужчин и беспокойного позвякивания упряжи.

— Какого быка? — резко спросил молодой человек.

— Белого быка, — ответил я. — Он перерезал ему горло, и кровь забила словно фонтаном. Именно тогда я и испачкал твой плащ. Я пытался…

— Проклятье, откуда тебе известно о быке? Где ты был? Кто тебе рассказал?

— Никто, — удивился я. — Я все видел собственными глазами. Неужели это такая тайна? Сперва я подумал, что сплю, меня клонило в сон после хлеба с вином…

— Клянусь светом! — воскликнул молодой человек, и его крик подхватили остальные: толпа разразилась гневными возгласами: «Убить его — и дело с концом… Он лжет… Лжет, чтобы спасти свою жалкую шкуру… Наверняка он шпионил…»

Высокий незнакомец молчал, не сводя с меня глаз. Гнев окружающих заразил и меня, и я горячо обратился прямо к нему:

— Я не шпион и не вор! Хватит с меня всего этого! Неужели я должен был замерзнуть насмерть, чтобы спасти жизнь лошади?

Кто-то положил мне руку на плечо, но я стряхнул ее движением, достойным моего деда.

— Я не нищий, милорд. Я — свободный человек и пришел предложить свою службу Амброзию, если он согласится взять меня к себе. Вот зачем я прибыл сюда из моей страны и… и я потерял свою одежду по чистой случайности. Возможно, я молод, но я знаю многое, что может быть ему полезно, и я говорю на пяти языках… — Мой голос дрогнул. За моей спиной раздался сдавленный смех. Крепко сжав челюсти, чтобы унять стук зубов, я сделал глубокий вдох и с почтением добавил: — Я лишь прошу приютить меня сейчас, милорд, и подсказать, где я могу найти Амброзия утром.