Микки Нейлсон - Ненависть и концентрация

Она уже забыла, каково это — видеть во сне что-то еще, кроме кровавой резни.

Кеган Грей ковылял по дорожке к дому, за пару секунд до этого опорожнив мочевой пузырь в цветнике. Серетта будет не в восторге, если узнает, но промолчит, понимая, что высказывать претензии обойдется себе дороже. Она не знала о таких вещах, когда они только поженились, но с годами усвоила кое-какие уроки. Уроки эти порой были жестокими, но необходимыми.

Лампа у двери не горела… Утром Кеган потребует у Серетты объяснений. Входя в неосвещенный дом, недолго и ногу сломать к чертям собачьим. С третьей попытки Кеган поджег, наконец, фитиль.

Направляясь к буфету, он рассеянно удивился, что не видно Рекса. Обычно, когда Кеган поздней ночью возвращался из таверны, Рекс встречал его у двери, высунув язык и оживленно виляя хвостом. Конечно, Рекс предпочитал спать в комнате Джошуа… Скорее всего, сейчас он уже свернулся в клубок у его кровати.

В буфете было пусто. Кеган почувствовал, как внутри растет раздражение, рефлекторно сжал кулаки и стиснул зубы. Он же велел Серетте оставить для него ужин! Не могла же она быть такой дурой. Наверное, его порцию съел Джошуа. В таком случае мальчика придется наказать. Наказать сурово, как и полагалось в таких случаях.

Как бы то ни было, придется самому пойти и отрезать себе мяса. Он зверски проголодался, пока добирался домой из поселка. Кеган схватил нож со стола и заковылял в кладовую, держа перед собой лампу.

Кое-как Кеган добрался до длинного помещения, где царила кромешная тьма. Свет лампы выхватил из нее несколько огромных ломтей свинины, подвешенных на крюках на стене справа. Он остановился у толстой свиной ноги и улыбнулся.

Мужчина наклонился поставить лампу, чтобы отрезать кусок, но тут заметил на полу лужу какой-то темной жидкости вроде вина. Он поднес лампу поближе.

Кровь.

От увиденного он даже слегка протрезвел… Откуда здесь взяться крови? Свиней потрошили снаружи.

Лужа была прямо у него под ногами, но кровь капала откуда-то сзади. Кеган выпрямился, обернулся, поднял лампу повыше и, отшатнувшись, чуть не уронил ее.

На противоположной стене на крюке висел Рекс, подвешенный за нежную плоть под нижней челюстью. Шерсть пса слиплась от крови. Темная жидкость все еще капала с хвоста. Почти все внутренности были выпотрошены и свалены в углу.

Кто-то отворил дверь снаружи, и в помещение ворвался теплый воздух. Слабого света лампы не хватало, чтобы разглядеть, кто там. Кеган опустил лампу и отвел ее в сторону, чтобы дать глазам привыкнуть. До него донесся голос.

— Отец?

— Джошуа! Иди сюда, сынок. Что ты делаешь снаружи?

Кеган все еще не мог различить ничего, кроме темных неясных очертаний.

— Я сказал, иди сюда! Кто-то убил собаку. Делай, что тебе сказано, парень. Шевелись!

Его глаза уже достаточно привыкли к темноте, чтобы различить силуэт сына, неподвижно стоящего в дверном проеме. Обеими руками он держал косу с длинной рукояткой, ее загнутое лезвие резко выделялось на фоне луны и облаков.

— Но у меня еще много работы, отец.

Кеган неуверенно сделал шаг навстречу, открыв рот от удивления.

— Что ты сказал? Ты что, умом тронулся?..

Он сделал еще несколько шагов, и Джошуа оказался в свете лампы. Его одежда была насквозь пропитана жидкостью того же винного цвета, что покрывала пол.

— Это ты сделал? Это ты убил собаку, парш…

Не говоря ни слова, Джошуа шагнул вперед и нанес удар. Кеган поднял левую руку, пытаясь защититься, но в последний момент мальчик направил косу вниз и наискосок. Она прошла меж ребер Кегана и вспорола кишки. Лезвие проникло так глубоко, что окровавленный клинок высунулся наружу с другой стороны.

Изо рта Кегана вырывался булькающий звук. На него поднял руку собственный сын! Заколол, как какую-то свинью. Он за это ответит. Его во что бы то ни стало надо наказать. Жестоко.

Джошуа вынул лезвие из раны, и Кеган мгновенно воспользовался его ошибкой. Не теряя ни секунды, он вонзил кухонный нож в горло Джошуа по самую рукоятку.

Сын упал замертво. Лезвия косы в ране уже не было, но жгучая боль по-прежнему терзала нутро. Кеган закашлялся, харкнул кровью… и побежал. Он убил сына! Бежать, только бежать. Так далеко и быстро, как только можно — это все, о чем он мог сейчас думать. Он бросился прямо в кукурузные поля, ломая и сшибая стебли растений, спотыкаясь, сплевывая кровь, рискуя в любой момент упасть от головокружения.

Он бежал изо всех сил до тех пор, пока боль в животе не заставила его упасть на колени посреди поля, прямо возле пугала. Нужно выбираться отсюда. Только бы ноги не отказали. Только бы добраться до города, до лекаря Беллика…

Кеган ухватился за штаны пугала, пытаясь подняться; кровь стекала по его подбородку вперемешку с сукровицей. Материал, который он сжимал в кулаке, на ощупь почему-то не походил на солому.

К тому же, ткань была насквозь пропитана кровью. Его ли?

Сознание ускользало. Кеган вцепился, что было мочи, подтянулся вверх и поднял голову, чтобы рассмотреть чучело…

Вместо этого он увидел обвисшее, искаженное ужасом лицо своей мертвой жены.

На следующее утро перед рассветом Валла стояла у накрытого простыней трупа в кабинете Беллика. Кровь, вытекшая из головы, уже начала подсыхать на ткани.

— Кто это? — спросила Валла.

— Дурген, кузнец. Он… Он едва мог говорить, когда оказался у меня на пороге… Успел сказать лишь несколько слов, прежде чем умереть, но этого было более чем достаточно.

— Что он сказал?

— А?

Беллик был древним стариком, худым и согбенным. Несмотря на свои огромные уши, слышал он плохо. В ее присутствии ему было явно не по себе.

— Что успел сказать кузнец? — спросила Валла погромче.

— О-о…

Лекарь попытался откинуть простыню, но помешала присохшая кровь. Беллик рванул ткань, обнажив труп с проломленным черепом. Человек был немолод и изрядно потрепан жизнью.

— Он сказал: «Это сделал мой сын».

Валла помолчала какое-то время, осматривая тело. Вновь нахлынуло знакомое ощущение, тревожная уверенность в том, что она упускает что-то важное. Она отодвинула его в дальний угол сознания, сосредоточившись на ситуации, с которой имела дело сейчас: на человеке, которого предал и убил собственный сын.

С улицы раздался крик — отчаянный вопль кого-то, чья жизнь вот-вот оборвется.

Валла бросилась к двери.

— Оставайся здесь.

Спустя мгновение она шагнула в предрассветные сумерки. На улице мальчик-подросток лет тринадцати стоял над телом лавочницы. В руках мальчик держал кузнечный молот, покрытый кровью и обломками костей. Остатки черепа торговки валялись рядом среди товаров, разложенных на потрепанном одеяле.