Кристофер Паолини - Наследие

Некоторое время все молчали, потом Блёдхгарм, облизнувшись и показав клыки, сказал:

— Они совсем не обязательно разнесут все. — И он, положив на пол перед Эрагоном свой меч, жестом приказал своей команде магов сделать то же самое.

Одиннадцать клинков тут же были выложены перед Эрагоном, и тот запротестовал:

— Я не могу просить вас о таком одолжении! Это же ваши мечи…

Блёдхгарм остановил его, подняв руку; его шерсть красиво поблескивала в свете беспламенных светильников.

— Мы сражаемся с помощью наших мыслей, а не тел, Губитель Шейдов. Если нам попадутся воины Гальбаторикса, мы сможем отнять у них любое оружие, которое нам понадобится. Если наши мечи могут быть здесь полезны, то с нашей стороны было бы глупостью оставить их у себя из чистой сентиментальности.

Эрагон поклонился ему:

— Как тебе будет угодно.

А Блёдхгарм сказал, обращаясь к Арье:

— Стоило бы сделать число клинков четным, чтобы было как можно больше шансов на успех.

И она, поколебавшись, вытащила из ножен свой тонкий, изящный меч и положила его к остальным.

— Обдумай хорошенько, что ты собираешься делать, Эрагон, — сказала она. — Каждый из этих славных мечей имеет свою историю, и было бы стыдно уничтожить их, ничего при этом не выиграв.

Он кивнул, нахмурился, сосредотачиваясь и вспоминая свои занятия с Оромисом.

«Умаротх, — сказал он старому дракону, — мне понадобится твоя сила».

«Все, что принадлежит нам, принадлежит и тебе», — ответил тот.

Иллюзия, с помощью которой были скрыты щели, в которые исчезали страшные рубящие полотнища, была слишком искусной, чтобы Эрагон смог ее развеять. Именно этого он и ожидал от Гальбаторикса — тот вряд ли оставил бы без внимания подобные «мелочи». С другой стороны, чары, создававшие эту иллюзию, обнаружить оказалось не так уж трудно, и благодаря этому Эрагон смог определить точное местонахождение и размеры тайных отверстий.

Он, правда, не смог бы с точностью сказать, как глубоко уходят в щели эти стальные листы. И надеялся, что не глубже чем на дюйм или два от внешней стороны стены. Если же ближе, то вся его затея потерпит неудачу, потому что Гальбаторикс наверняка защитил свое оружие от внешних помех.

Собрав в памяти все необходимые ему слова древнего языка, Эрагон произнес первое из двенадцати заклинаний, которыми собирался воспользоваться. И один из клинков — эльфа Лауфина, как ему показалось, — исчез с легким вздохом, точно кто-то встряхнул в руках снятую тунику. Еще мгновение — и тяжелый глухой удар донесся из стены слева от них.

Эрагон улыбнулся. Сработало! Если бы он попытался послать этот клинок сквозь металлическое полотно, последствия могли бы быть куда более драматичными.

Остальные заклинания он произнес гораздо быстрее, и шесть клинков вонзились в стены на расстоянии пяти футов друг от друга. Эльфы внимательно следили за ним; если им и горько было расставаться со своим оружием, то они этого не показывали.

Когда Эрагон закончил, он опустился на колени возле Арьи и Эльвы — обе они крепко держали волшебное копье Даутхдаэрт — и сказал:

— Готовьтесь. Бежать придется быстро.

Сапфира и эльфы напряженно ждали. Арья и Эльва взобрались на спину драконихе, не выпуская из рук зеленое копье; затем Арья сказала:

— Готовы.

И Эрагон, вытянув руку, снова похлопал ладонью по полу.

Отвратительный скрежет раздался из обеих стен, а с потолка посыпались клочья пыли, похожие на странные перья.

Как только Эрагон понял, что клинки выдержали, он ринулся вперед. Но не успел сделать и двух шагов, когда Эльва пронзительно вскрикнула: «Скорей!»

Взревев от напряжения, Эрагон заставил себя двигаться еще быстрее. Справа от него черной, едва видимой тенью промелькнула Сапфира, низко опустив голову и хвост.

Едва он достиг дальнего края ловушки, как раздался резкий хруст ломающейся стали, а потом зубодробительный визг металла, ударившегося о металл.

Кто-то позади него вскрикнул.

Он извернулся, заставляя себя отпрыгнуть как можно дальше, и увидел, что все успели пересечь опасное пространство вовремя, за исключением эльфийки с серебристыми волосами Йаелы, которая как бы застряла между краями металлических челюстей, до которых было не более шести дюймов. Вокруг нее сияли голубые и желтые огни; казалось, сам воздух горит. Лицо эльфийки исказилось от боли.

— Флауга! — крикнул Блёдхгарм, и Йаела вылетела из щели между металлическими полотнищами. Страшные челюсти тут же защелкнулись и с жутким визгом исчезли в стенах.

Йаела приземлилась на четвереньки рядом с Эрагоном. Он помог ей подняться; к его удивлению, она была совершенно невредима.

— Ты не ранена? — спросил он.

Эльфийка покачала головой.

— Нет, но… моя магическая защита исчезла. — Она подняла руки и посмотрела на них с выражением, близким к изумлению. — Я не была без защиты с тех пор… с тех пор… с детства! Когда была еще моложе тебя! Каким-то образом этот металл лишил меня…

— Ничего, тебе повезло, что ты вообще жива осталась, — сказал Эрагон и нахмурился.

Эльва, пожав плечами, указала на Блёдхгарма:

— Если бы не он, мы бы все погибли. И если бы я не велела тебе двигаться быстрее.

Эрагон что-то пробурчал в ответ.

Они продолжили путь, на каждом шагу ожидая очередной ловушки. Но больше пока что не встречали никаких препятствий и вскоре благополучно добрались до золоченых дверей.

Эрагон, задрав голову, смотрел на это сверкающее великолепие. На дверных створках был высечен в полный рост ствол дуба с мощной округлой кроной, края которой как бы соединялись с корнями, и дерево оказывалось заключенным в некую окружность. В обе стороны от середины ствола отходили толстые могучие ветви с множеством отростков, которые делили описанную окружность на четыре части. В верхней левой четверти круга имелось резное изображение армии эльфов, вооруженных копьями и идущих сквозь густой лес. В верхней правой четверти люди строили замки и ковали мечи. В нижней левой ургалы — в основном куллы — жгли какую-то деревню и убивали ее обитателей. В нижней правой четверти были видны шахты гномов, добывающих драгоценные камни и разрабатывающих рудные жилы. Среди корней и ветвей резного дуба Эрагон разглядел котов-оборотней и раззаков, а также несколько мелких существ весьма странной внешности, которых он не узнал. И наконец, свернувшись кольцом в самом центре перевернутой чаши, образованной кроной дерева, возлежал дракон, держа в пасти конец своего хвоста — словно мифический символ Вечности, змей, прикусивший свой хвост. Это была поистине мастерская работа, и при иных обстоятельствах Эрагон с удовольствием просидел бы денек возле этих дверей, изучая эти прекрасные изображения.