Кристофер Паолини - Наследие

И Эрагон, не давая Муртагу опомниться, с размаху вонзил ему Брисингр в живот ближе к пупку. И это оказалось куда более серьезной раной, чем та, которую только что получил сам Эрагон.

Лицо Муртага как-то странно расслабилось, рот приоткрылся, словно он хотел что-то сказать. И он упал на колени, глядя на Эрагона и по-прежнему сжимая в руке Заррок.

Где-то в темноте, сбоку, гневно взревел Торн. Эрагон выдернул Брисингр из тела Муртага, резко отклонился назад и оскалился в безмолвном вопле, заставив этим движением Заррок выскользнуть у него из бока.

Затем раздался грохот — это Муртаг выронил меч и скорчился на полу, обхватив себя руками и прижавшись лбом к холодным каменным плитам. Эрагон смотрел на брата, а теплая кровь по-прежнему капала с его брови прямо в глаз.

Гальбаторикс, не вставая с трона, сказал: «Найна!», и десятки светильников вновь вспыхнули на стенах зала, осветив колонны и резные украшения на стенах, а также ту каменную плиту, к которой была прикована Насуада.

Эрагон пошатнулся и опустился на колени возле Муртага.

— Победа за Эрагоном! — объявил Гальбаторикс, и его звучный голос заполнил, казалось, весь притихший зал.

Муртаг искоса глянул на Эрагона. Его лицо, покрытое крупными каплями пота, исказилось от боли.

— Неужели ты не мог просто дать мне победить, а? — сердито прошипел он. — Ты же все равно не сможешь одолеть Гальбаторикса! Зачем же тебе понадобилось доказывать, что ты лучше меня? Ах!.. — Он содрогнулся и еще крепче обхватил себя руками. Чувствовалось, что он вот-вот начнет кататься по полу от нестерпимой боли.

Эрагон положил руку ему на плечо.

— Но зачем?.. — спросил он, зная, что Муртаг поймет смысл этого вопроса.

Ответ прозвучал, как едва различимый шепот:

— Затем, что я надеялся заслужить его расположение и получить возможность спасти ее. — Слезы выступили у Муртага на глазах, и он отвернулся.

И Эрагон понял: Муртаг и раньше говорил ему правду. Ему стало не по себе, и он не сразу вспомнил, что Гальбаторикс по-прежнему с острым интересом наблюдает за ними.

Перетерпев очередной приступ боли, Муртаг сказал:

— Как это тебе удалось меня провести!

— Пришлось. Это был единственный способ.

— В том-то всегда и была разница между тобой и мной, — проворчал Муртаг и искоса глянул на Эрагона. — Тебе всегда хотелось принести себя в жертву. А мне нет… Тогда — нет, не хотелось.

— А теперь?

— А теперь я уже не тот, каким был когда-то. Теперь у меня есть Торн, и… — Муртаг явно колебался. Плечи его приподнялись и опустились, словно он слегка пожал ими. — Я больше уже не только за себя одного сражаюсь… А это ко многому обязывает. — Он слегка вздохнул и застонал. — Я всегда думал, что ты просто дурак, раз продолжаешь так рисковать собственной жизнью… Теперь я лучше это понимаю. Я понимаю… зачем. Я понимаю… — Глаза его расширились, лицо, искаженное болью, разгладилось, и какой-то внутренний свет осветил его. — Я понимаю… мы понимаем, — и Торн, словно отвечая ему, издал какой-то странный звук — то ли заскулил, то ли зарычал.

Гальбаторикс беспокойно шевельнулся на своем троне и резким голосом сказал:

— Довольно болтать! Ваш поединок окончен. Эрагон победил. А теперь пришло время всем вам, преклонив колени, принести мне клятву верности. Подойдите ближе, вы оба, и я исцелю ваши раны, а затем мы продолжим.

Эрагон начал было вставать, но Муртаг дернул его за руку.

— Ну же! — прогремел Гальбаторикс, сдвигая свои тяжелые брови. — Или я так и оставлю вас страдать от ран, пока мы со всем не покончим.

— Приготовься, — одними губами прошептал Муртаг Эрагону.

Эрагон колебался, не зная, чего ему ожидать; затем кивнул и мысленно предупредил Арью, Сапфиру, Глаэдра и остальных Элдунари.

Оттолкнув Эрагона в сторону, Муртаг поднялся на колени, по прежнему зажимая руками рану, посмотрел на Гальбаторикса и вдруг выкрикнул то Слово.

Гальбаторикс дернулся и поднял руку, словно защищая себя. А Муртаг стал выкрикивать и еще какие-то слова древнего языка, но слишком быстро, и Эрагон не успевал понять их смысл.

Вокруг Гальбаторикса вспыхнули языки красного и черного пламени. Казалось, все его тело охвачено этим колдовским огнем. Затем по залу пролетел шелест — так шелестит ветер в еловом лесу в летнее время, — послышались какие-то странные повизгивания, и вокруг головы Гальбаторикса стали кружить двенадцать светящихся шариков, а потом по одному начали уплывать в сторону и, проходя сквозь стены зала, исчезать совсем. Они чем-то напоминали духов, но были видны так недолго, что сказать с уверенностью Эрагон не мог.

Вдруг Торн, крутанувшись вокруг собственной оси точно кошка, которой наступили на хвост, подпрыгнул и вцепился в мощную шею Шрюкна. Черный дракон взревел и попятился, тряся башкой и пытаясь сбросить с себя Торна. Его рычание было поистине оглушительным. Пол в зале дрожал от веса дерущихся драконов.

Дети, сидевшие на ступенях тронного возвышения, пронзительно закричали и закрыли уши ладошками.

Эрагон заметил, что Арья, Эльва и Сапфира рванулись вперед. Их более не сдерживала магия Гальбаторикса. С Даутхдаэртом в руке Арья бросилась к трону, а Сапфира — на помощь Торну, по-прежнему терзавшему шею Шрюкна. Между тем Эльва поднесла руку ко рту и что-то шептала как бы самой себе. Что именно она говорила, Эрагон, разумеется, расслышать не мог, такой страшный шум подняли драконы.

Огромные, с кулак величиной, капли драконьей крови разлетались вокруг и, дымясь, падали на каменный пол. Эрагон вскочил и следом за Арьей бросился к трону.

И тут Гальбаторикс что-то сказал на древнем языке; Эрагон сумел разобрать только слово «летта», что значит «остановись». Мгновенно невидимые путы вновь сковали его руки и ноги, и в зале воцарилась полная тишина. Магия Гальбаторикса сковала всех, даже Шрюкна.

Бешеный гнев и отчаяние кипели в душе Эрагона. Они были так близки к цели, но все же оказались бессильны перед чарами Гальбаторикса. «Взять его!» — выкрикнул он и мысленно, и вслух. Они ведь все равно уже нарушили требование Гальбаторикса и попытались атаковать его и Шрюкна, и теперь он так или иначе убьет этих детей. А потому им остался только один путь — и единственная надежда на победу: сражаться, пытаясь прорваться сквозь мысленные барьеры Гальбаторикса и завладеть его разумом.

Вместе с Сапфирой, Арьей и теми Элдунари, которых они взяли с собой, Эрагон всей силой своего сознания пытался разрушить эти мысленные барьеры, изливая всю свою ненависть, весь свой гнев и всю свою боль в едином обжигающем стремлении проникнуть в самую сердцевину черной души Гальбаторикса.

На мгновение он ощутил прикосновение его сознания, его ужасных, черных мыслей. То была целая вереница воспоминаний, и от них веяло то мертвящим холодом, то испепеляющим жаром. Казалось, мысли и воспоминания Гальбаторикса отделены в его душе друг от друга чем-то вроде металлических балок или перегородок, твердых и несгибаемых, не позволяющих отдельным областям его сознания пересекаться между собой.