Алан Фостер - По Мыслящим Королевствам

— Эй, братец, я как раз и набираюсь, — проговорил Симна сдавленным голосом и резко стряхнул длинные пальцы пастуха. — Этиоль, я — твой друг и наперсник, а не один из твоих деревенских пацанов.

Рядом с ним Накер решительно поднял кружку.

— Я тоже ничуть не устал. Даже не помню, когда в последний раз я так чудесно проводил вечер! — Он неуверенно отхлебнул из своего сосуда. Не услышав ни от кого возражений, он отхлебнул побольше.

— И я. — Симна улыбнулся суровому пастуху. — Вечно ты такой озабоченный, братец. Примени-ка свое волшебство и поспи сразу за нас троих!

— Может, я так и сделаю. — Эхомба, разочарованный товарищами, встал и направился к выходу из корчмы, предоставив спутников самим себе.

Двое мужчин, сидевших напротив, перегнулись через стол с недоверчивым видом.

— А твой друг действительно волшебник?

Симна глотнул из стакана, не обращая внимания на то, что Накер снова неуклонно напивался. Более того, маленький человечек и не думал останавливаться или хотя бы замедлять темп.

— Лично я в этом совершенно убежден, хотя если так, то он самый странный из них. Все твердит, будто он всего-навсего пастух, и отказывается пользоваться волшебством, даже чтобы спасти собственную жизнь. Все, дескать, зависит не от его чародейства, а от того, что ему надавали в дорогу деревенские старухи. — Северянин взглянул на главный вход, но Эхомба уже исчез, направляясь в конюшню на задворках, где спал четвертый член их компании. — Я немало путешествовал и повидал мир. Встречал множество странных парней, но этот, клянусь тенью Гискрета, самый чудной и загадочный из всех.

Закончив свое объяснение, Симна немного помолчал, пожал плечами и прикончил содержимое стакана. Его с шутками и прибаутками тотчас же наполнили вновь.

— А мне он показался не очень-то похожим на колдуна, — заявил один из лесорубов.

— Скорее поверю, что такой странный тип без ума от коровьих лепешек! — сострил другой. Все так и покатились со смеху над этой шуткой.

Симна понимал, что не следовало бы оставлять без внимания почти неприкрытое оскорбление в адрес друга. Но он прекрасно проводил время, а средних лет женщина на дальнем конце стола посматривала на него не из простого любопытства. Поэтому он пропустил колкость мимо ушей и улыбнулся ей в ответ. У него всегда получалось пропускать мимо ушей то, что неприятно, особенно если это в конечном счете касалось других.

Рядом с ним счастливый Накер протягивал кружку, чтобы ему налили. В большой емкости можно многое утопить — в том числе и данные обещания.

В темной глубине корчмы ничто не двигалось. Спертый — воздух вонял выдохшимся пивом и пролитым вином, однако полной тишины не было. Хрюканье и храп, какие можно услышать в любом свинарнике, издавала дюжина пьяных тел, развалившихся на полу, а в одном случае даже поперек стола с которого тарелки и другие обеденные принадлежности заботливо убрали. Все валявшиеся без сознания были мужчинами; для женщины очутиться в подобном положении означало бы нарушить учение Трагга. В соответствии с этим учением у женщин и мужчин были четко определенные роли. Представительницам женского пола возбранялось пьянствовать на людях.

Когда распорядители постоялого двора наконец объявили о завершении общегородского праздника, большинство бражников в добром расположении духа поплелись по домам. Лишь наиболее упорные гуляки были оставлены в корчме, чтобы спокойно проспаться. Что же касается самих распорядителей, то они с помощниками уже давно закончили уборку и разошлись по своим комнатам.

В тишине, изредка нарушаемой прерывистым храпом, двигалась лишь одна фигура. Она не поднялась с пола или со стола, а, напротив, вошла через переднюю дверь, которая оставалась распахнутой. В Незербре дверей никто не запирал — не было нужды. Приверженцы Трагта полностью доверяли друг другу. Они были вынуждены это делать, иначе вся система рухнула бы из-за хрупкости своих моральных оснований.

Пробиравшемуся среди столов и лавок Эхомбе иногда приходилось обходить или перешагивать через спящего селянина. Двигаясь бесшумно, словно ночная бабочка, он приблизился к безжизненной клетке. Она осталась на старом месте, посередине корчмы, а ее одинокий обитатель сидел на корточках в центре, сгорбившись и не двигаясь. Куски пищи прилипли к деревянным прутьям и покрыли пол клетки.

Пастух остановился в нескольких футах от узилища на колесах. Некоторое время он просто стоял, рассматривая огромную косматую спину заточенного существа. Затем сказал тихим шепотом, но разборчиво:

— Привет.

Кошмар не пошевелился и никак не отреагировал.

— Мне очень жаль, что с тобой так обходятся. Безобразное зрелище. В такие минуты я чувствую себя ближе к обезьянам. Встречаются люди, у которых чувство собственного достоинства столь мало, что они могут самоутвердиться, лишь оскорбляя и унижая кого-нибудь еще. Предпочтительно того, кто не в состоянии дать отпор. Перед тем как уйти отсюда, я хотел сказать тебе, что не все люди такие. — Ободряющая улыбка пастуха вспыхнула в полумраке белым пятном. — Плохо, что ты не можешь понять моих слов, но я все равно хотел это сказать. Я должен был это сказать. — Ему больше нечего было делать в Незербре, и он повернулся, чтобы уйти.

Его остановил голос, глубокий и неуверенный, раздавшийся в темноте:

— Я понять.

Вернувшись к клетке, Эхомба быстро обошел ее с другой стороны. Из-под выпуклых костистых наростов, представлявших собой брови существа, на Этиоля пристально глядели темные глаза. Существо рисовало пальцем маленькие кружочки на полу, покрытом медленно разлагающимися объедками.

— Я это предчувствовал. Не был уверен, но предчувствовал. — Пастух едва заметно кивнул. — Что-то такое в твоих глазах…

Из-за прутьев послышалось тихое ворчанье:

— Ты не отсюда.

— Нет. — Поверив внутреннему голосу, Эхомба рискнул приблизиться к решетке. — Я с юга. Из очень далеких мест, таких далеких, что ты, наверное, не можешь и представить себе.

— Я с севера. Не очень далекого.

— — Нам рассказывали, как ты сюда попал. — Пастуху нечего было предложить существу, посаженному в клетку, и он снова улыбнулся. — Мне неприятно было про это слушать так же, как неприятно видеть кого-либо в подобных условиях. Но я ничего не мог поделать. Я и мои друзья здесь чужаки. Нас мало, селян много.

— Понимать. — В этом кратком ответе не было осуждения.

— Я пастух. Пасу скот и овец. Меня зовут Этиоль Эхомба.

— Я Хункапа Аюб.

Снова наступила тишина. Поразмыслив несколько секунд, пастух поднял глаза.

— Тебе не хотелось бы выбраться из клетки, Хункапа Аюб?

Большие живые глаза открылись еще шире. Сгорбленная спина слегка выпрямилась.