Джон Норман - Странники Гора

– Ты не девушка, – напомнил я. – Ты – рабыня.

– Верно, – с несчастным выражением лица согласилась она и отвернулась.

Я почувствовал легкое раздражение.

Она подняла на меня глаза и удивленно рассмеялась.

Я начал целовать её шею, грудь, покрывая поцелуями её тело, изгибавшееся в моих руках.

– Я знаю, что ты делаешь, – заметила она.

– Что именно? – поинтересовался я.

– Ты пытаешься заставить меня почувствовать себя обладаемой.

– Вот как?

– Да, но пока твои старания успеха не имеют.

Я и сам начал ощущать некоторый скептицизм. Она повернулась в моих объятиях на бок и искоса посмотрела на меня.

– Горианцы утверждают, – вдруг со всей серьезностью произнесла она, – что каждая женщина, сознает она это или нет, страстно желает хотя бы на один час стать рабыней – совершенной рабыней – в руках мужчины. Не так ли?

– Помолчи, пожалуйста, – отмахнулся я.

– Нет, каждая женщина, каждая, ведь гак?

Я не мог понять, к чему она клонит.

– Видимо, да, – признал я.

Она рассмеялась.

– Ну, вот! – торжествующе воскликнула она. – Я сейчас лежу обнаженная в объятиях мужчины, в рабском ошейнике. Думаю, нет никаких сомнений в том, что я – женщина!

– Мне кажется, в настоящий момент – не до конца!

С минуту она смотрела на меня с гневом, затем лицо её осветилось улыбкой.

– Те же горианцы говорят, – с прежней серьезностью заметила она, – что в ошейнике женщина может быть только женщиной.

– Наиболее ошибочна, конечно, теория, утверждающая, что каждая женщина страстно желает сделаться хотя бы на час рабой мужчины, – проворчал я.

Она пожала плечами, уронив голову на плечо.

– Возможно, – согласилась она. – Велле это неизвестно.

– Ну, может быть, Велла это выяснит.

– Может быть, – рассмеялась она.

Тут я, возможно, не слишком деликатно стиснул рукой её коленку.

Она охнула и попыталась отдернуть ногу, но это ей не удалось.

Подвинув её ближе к себе, я полюбовался изящной формой её икр.

Она снова попыталась вырваться, и снова безуспешно; она могла двигаться, только когда я ей это позволял.

– Пожалуйста, Тэрл, – прошептала она.

– Ты собиралась стать моей, – ответил я.

– Пожалуйста, дай мне встать, – взмолилась она.

Я держал её за ногу не слишком сильно, но так, что она не могла не почувствовать себя в руках мужчины.

– Пожалуйста, Тэрл, отпусти меня. – В её голосе угадывались тревожные нотки.

– Тихо, рабыня. Успокойся, – приказал я.

– То, что ты сильнее меня, ещё ничего не значит! – заявила она.

Я стал покрывать поцелуями её ногу – икру, колено, бедро, и по телу девушки пробежала дрожь.

– Отпусти меня! – воскликнула она.

Но я лишь продолжал свои поцелуи – нежные и настойчивые.

– Настоящий мужчина никогда не станет делать того, чего не хочет женщина! – внезапно закричала она. – Настоящий мужчина всегда будет внимателен к желаниям женщины, мягок и любезен с ней, добр и уважителен! Вот что такое – настоящий мужчина!

Я рассмеялся над способом защиты, который она выбрала, – столь знакомым, даже классическим для современной, цивилизованной, эмансипированной женщины, отчаянно боящейся почувствовать себя настоящей женщиной в руках мужчины, стремящейся определить по-своему понятие мужественности, не учитывая природы мужчины и его желаний и своей собственной природы, делающей женщину предметом желаний мужчины, учитывая только собственные страхи и капризы, лежащие в основе стремления переделать природу мужчины в то, что женщина сама определила для себя как мужественность.

– Ты – самка, – небрежно заметил я. – Твои представления о мужчине искусственны, надуманны.

Она сердито фыркнула.

– Странно, – продолжал я, – что когда в мужчине волнуется кровь и просыпается стремление к женщине, он вдруг объявляется не настоящим мужчиной.

Она застонала от отчаяния и, как я и ожидал, внезапно расплакалась, на этот раз искренне. Думаю, многие мужчины Земли, оказавшись в подобной ситуации, потрясенные и пристыженные, отступили бы перед этим, не знающим промаха оружием женщины. с ощущением вины и неясных опасений пошли бы на попятную, уступая глупым желаниям своей подруги. Но, с усмешкой наблюдая за этими издревле известными женскими уловками, я знал, что в эту ночь рыданиям Элизабет не будет уделено ожидаемое ею внимание. Я рассмеялся.

Она посмотрела на меня с испугом, в глазах её стояли слезы.

– Ты действительно хорошенькая маленькая рабыня, – заметил я.

Она яростно попыталась вырваться, но – безуспешно.

Я не забыл покрыть своими поцелуями и грациозное, изящно вылепленное колено девушки, и – с обратной стороны колена – аппетитную впадинку.

– Пожалуйста, – всхлипнула Элизабет.

– Веди себя тихо, рабыня, – распорядился я. Легко покусывая нежную кожу на ноге девушки, я оставлял на ней поцелуи все выше и выше.

– Пожалуйста, – пробормотала она.

– Что-то не так? – осведомился я.

– Мне хочется уступить тебе, – прошептала она.

– Пусть тебя это не пугает, – успокоил я девушку.

– Нет, – покачала она головой. – Ты не понимаешь.

Я был озадачен.

– Мне хочется уступить, отдаться тебе, чувствуя себя рабыней, – призналась она.

– Ну, так отдайся, – пришел я ей на помощь.

– Нет! – воскликнула она – Нет!

– Ты можешь отдаться мне как рабыня своему хозяину, – посоветовал я.

– Нет! – закричала она – Ни за что!

Я снова вернулся к поцелуям.

– Пожалуйста, хватит, – взмолилась она.

– Почему? – удивился я.

– Ты подчиняешь меня себе, делаешь рабыней своих губ!

– Может быть, горианцы правы?

– Нет! Не правы!

– Разве тебе не хочется уступить мне, чувствуя себя рабыней?

– Нет! – закричала она, рыдая от ярости. – Отпусти меня!

– Пока ты не уступишь, не отпущу.

У неё вырвался крик отчаяния:

– Я не хочу быть рабыней!

Но когда я прикоснулся к наиболее интимным, потаенным местечкам её тела и она оказалась не в состоянии себя контролировать, я уже знал, что она чувствует себя полностью подвластной моим рукам, беспомощной, настоящей рабыней.

Теперь её руки, её губы сами искали меня, признавая мою власть над ней без стеснения, в естественном порыве стремясь уступить, отдать себя мне, её хозяину. Стало ясно: даже плетью от неё невозможно было добиться подобного повиновения.

Она внезапно вскрикнула, ощутив себя полностью в моей власти. И затем затихла, не осмеливаясь даже пошевелиться.

– Ты проиграла, – прошептал я ей на ухо.

– Я не рабыня! – застонала она. – Не рабыня!

Я почувствовал, как её ноготки впились мне в руку. Поцеловав её, я ощутил на губах вкус крови и внезапно осознал, что она меня укусила. Голова её была запрокинута, веки смежены, а губы приоткрыты.