Джон Норман - Убийца Гора

– Я боюсь шокера, – как-то призналась мне Элизабет. – Знаю, что это глупо, но боюсь. Я готова сделать все, что мне говорит эта женщина, лишь бы она не прикасалась ко мне шокером. После этого я начинаю её просто ненавидеть. Понимаю, для чего она это делает, но удержаться не могу. А ведь мне так хочется услышать её одобрение!

– Страх перед шокером вполне объясним, – ответил я, вспоминая, как однажды сам подвергся воздействию стрекала для тарнов, и с тех пор на собственном опыте представлял, что должно испытывать при этом животное. Даже вылетающий при соприкосновении с телом из металлического наконечника сноп искр, не вызывающих болезненных ощущений, уже сам по себе нагонял какой-то необъяснимый страх.

– Меня дрессируют, как какое-нибудь животное, – пожаловалась Элизабет, кладя голову мне на плечо.

Это, несомненно, было правдой. Главным принципом, лежащим в основе обучения, была политика кнута и пряника. Иногда Сура организовывала нечто вроде небольших соревнований между своими подопечными, выставляя в качестве стимула какие-нибудь своеобразные призы, чаще играя при этом на самолюбии, и тогда девушки, незаметно втягиваемые в борьбу, с удивлением замечали, что каждой из них хочется превзойти своих становящихся соперницами подруг и оказаться впереди. Этому же способствовало и присутствие на тренировках мужчин, но основной принцип тем не менее оставался неизменным.

Центральной идее приучения к неволе и воспитания послушания и дисциплины были подчинены и остальные, надо признать, довольно примитивные методики, состоящие, например, в том, что в первую неделю занятий девушки целыми часами простаивали на коленях напротив громадного зеркала в позе рабыни наслаждения. Смысл этого упражнения, как мне кажется, заключался лишь в том, чтобы приучить каждую из них к мысли, что все они являются рабынями.

На следующей неделе к стоянию на коленях в том же положении добавилось регулярное повторение ритуальной фразы: «Я рабыня, мое предназначение – служить хозяину», которую Филлис и Вирджиния произносили по-английски, а Элизабет – по-гориански.

На третью неделю в обучение были привнесены некоторые более тонкие моменты, и посетивший занятия девушек. Фламиниус прочел им курс лекций – сначала на английском, затем на горианском – о некоторых событиях из истории Гора, о считающихся естественными правах человека в зависимости от его кастовой принадлежности, о социальных отношениях между различными слоями общества и взаимоотношениях между полами. При этом красной нитью во всех его рассуждениях проходила мысль о неизбежном неравенстве между людьми, заложенном в самой природе человека, и его дальнейшем историческом развитии, что порождает закономерные столкновения интересов, конфликты, стремления к превосходству над окружающими – как результат главенства одних над другими. Над всем этим лежит опять-таки заложенное самой природой превосходство мужского, во всех отношениях более сильного начала над женским, сутью которого является подчинение.

На Земле эти девушки принадлежали слабым мужчинам, неспособным их защитить, обреченным на поражение, поэтому совершенно естественно, что нашлись мужчины более сильные, победители по своей натуре, способные подавить тех, кто не в состоянии оказать им достойное сопротивление и получить в качестве трофея их женщин, которым самой природой уготована роль рабыни и в обязанности которой входит стремление во всем ублажать мужчин, тем более мужчин-победителей. Во всех подобных рассуждениях лежит, конечно, естественная для горианского сознания идея об изначальном мужском превосходстве, подкрепленная соответствующим ходом социального развития общества, рассматривающего женщину как неотъемлемую принадлежность мужчины.

Фламиниус иногда позволял себе выслушивать и возражения по данному вопросу, однако предпочитал не тратить время на споры по столь очевидным вещам и лишь, болезненно морщась, терпеливо дожидался, когда сообщаемые им столь банальные истины укрепятся наконец в сознании этих несчастных рабынь. Филлис, насколько я знал от Элизабет, выступала в подобных дискуссиях, когда, конечно, ей это позволялось, самым горячим противником идей Фламиниуса. Особенно веселило Элизабет то, что на Земле Филлис, очевидно, была ярой феминисткой. Она по сути ненавидела и презирала мужчин, хотя даже в женском кругу не могла толком объяснить, за что именно. Вирджиния, наоборот, проявляла застенчивость, сторонилась и побаивалась мужчин.

Нечего и говорить, что обе эти крайности в представлениях Суры являлись недопустимыми. Иногда вечерами Элизабет, возвращаясь в нашу комнату, со смехом подробно рассказывала о словесных баталиях между Филлис и Фламиниусом. По её мнению, очевидно, совершенно справедливому, позиции обоих непримиримых спорщиков основывались как на действительно имеющихся фактах, так и на их подтасовке. Филлис всячески отрицала любые следствия естественных различий между полами, рассматривая мужчину и женщину как неких бесполых существ, в то время как Фламиниус вообще едва ли считал женщину человеком. В результате, хотя я полагаю, что Фламиниус не мог не признавать некоторые заблуждения и преувеличения занимаемой им позиции, их споры кончались ничем, и каждый оставался при своем мнении, считая себя победителем, а своего противника – упрямым животным.

В иные моменты дискуссий, к моему вящему удовольствию и едва сдерживаемому раздражению Элизабет, Фламиниус действительно показывал себя непревзойденным оратором и настоящим мастером своего дела, выдвигая неопровержимые аргументы и приводя блестящие доводы, подтверждающиеся многолетним опытом касты медиков, статистикой, многочисленными психологическими тестами, ответом на которые служили только основанные на эмоциях выпады Филлис, заканчивающиеся, как правило, её слезами. Фламиниус, безусловно, был по натуре тонким психоаналитиком, и Филлис нередко вообще не способна была уловить нить его логических рассуждении и принять либо опровергнуть выдвигаемый им тезис.

В ходе подобных дебатов Вирджиния, как правило, оставалась безучастной и лишь время от времени приводила в качестве примера какой-нибудь факт или соображение, практически всегда подтверждающие позицию Фламиниуса, что не могло не вызывать ярость Филлис.

Элизабет мудро воздерживалась от участия в этих бесплодных дискуссиях. У неё была своя точка зрения на этот счет, подкрепленная личным жизненным опытом. За время пребывания на Горе она уяснила, что женщины – замечательные создания, совершенно не похожие на мужчин, и им не следует стремиться походить на мужчин, это глупо. Они – сами по себе, поступающие, как им заблагорассудится в определенных, разумно ограниченных рамках свободы. И это естественно для всех живых существ. Человеческий мир делится на мужчин и женщин, составляющих единый человеческий вид, и каждый из полов прекрасен сам по себе.