Джон Норман - Убийца Гора

– Ну, а я сама? – рассмеялась она. – Кому из вас не хотелось бы заковать меня в цепи?

Такого в зале не нашлось, в чем убеждал дружный рев зрителей, с энтузиазмом принявшихся колотить правым кулаком по левому плечу, даря девушке горианские аплодисменты.

– Не могу сказать, – заметила она, – что я этого не достойна.

Она этого, безусловно, достойна, подтвердили неистовые вопли зрителей.

Элизабет пальцем указала на симпатичного парня в первых рядах, очевидно мастера по выделке шкур.

– Вот ты, – спросила она, – хотел бы иметь меня своей рабыней?

Тот, рассмеявшись, хлопнул руками по коленям.

– Хотел бы! – признался он.

– А ты, – указала она на торговца в богатых одеяниях, не сводящего с неё горящего взгляда, – ты хотел бы, чтобы я принадлежала тебе?

– Конечно, – не стал отрицать тот.

– Найдется ли в зале мужчина, кто не хотел бы держать меня в объятиях?

Дружный крик потряс стены старого, видавшего виды Куруманского рынка.

– Нет! – в один голос убежденно заявили зрители.

– Но ведь сейчас я только жалкая рабыня без господина, – грустным голосом поведала она о своей трагедии и протянула к публике свои руки, держа их над головой так, словно они были скованы цепями. – Кто из вас купит меня?

На аукциониста обрушился шквал предложений.

Элизабет вернулась к своим подругам и, взяв их под руки, вывела в самый центр помоста.

– Кому мы достанемся? – снова спросила она.

– Восемьсот золотых! – предложил один из желающих.

– Восемьсот пятьдесят! – тут же перебил его другой.

Затем ставка подпрыгнула до девятисот пятидесяти, ещё через мгновение дошла – страшно даже сказать! – до тысячи, и наконец кто-то предложил совершенно астрономическую сумму в тысячу четыреста золотых тарнов.

Ведущий сделал сигнал музыкантам, и пока он демонстративно держал над головой руку с открытой и повернутой к публике ладонью, девушки исполнили финальный момент танца новоприобретенной рабыни, отражающего её радость от сознания, что скоро она будет лежать в объятиях своего нового господина. Танец заканчивался сценой коленопреклоненной рабыни, застывающей в позе полной покорности, с низко опущенной головой и протянутыми господину для сковывания их наручниками ладонями.

С минуту ведущий аукциона ждал, пока стихнут овации, и тут ему была предложена за девушек совершенно невероятная, фантастическая ставка в полторы тысячи золотых монет. Насколько я знаю, никогда ещё на Куруманском невольничьем рынке никто подобной суммы за трех рабынь не предлагал. Да, предприятие Кернуса, безусловно, было доходным.

Аукционист обвел глазами притихший зал.

– Итак, я закрываю ладонь, – объявил он.

– Не закрывай, – крикнул ему Самос.

Ведущий с почтением посмотрел на рабовладельца, представителя грязного, убогого, злобного Порт-Кара, на этого господина и – как его за глаза называли – бича блистательной Тассы.

– Желает ли теперь Самос, первый и наиболее уважаемый из рабовладельцев Порт-Кара, господин и украшение блистательной Тассы, проявить свой интерес к нашим торгам? – спросил аукционист.

– Желает, – коротко, с невозмутимым выражением лица ответил тот.

– И какую цену он собирается предложить?

– Самос, – неторопливо ответил человек, – первый из рабовладельцев Порт-Кара предлагает за всех этих троих стоящих на помосте девчонок три тысячи золотых тарнов.

Присутствующие ахнули.

Аукционист, пораженный, отступил на шаг назад.

Даже девушки невольно подняли головы, в корне разрушая финальную сцену танца с олицетворением ими полной покорности. Затем они, обменявшись улыбками, снова склонили головы, радостные и гордые своим успехом. Я почувствовал дурноту. Элизабет, несомненно, считает Самоса агентом Царствующих Жрецов, приобретающим их, чтобы предоставить свободу и безопасность.

Кернус расхохотался.

Кулак ведущего аукциона сомкнулся, словно схватывая пригоршню попавших в него монет.

– Продано! – объявил он.

Зрители принялись громко начали делиться переполнявшими их впечатлениями.

Поднявшийся на помост помощник ведущего сковал наручниками запястья девушек и соединил их цепью, приготовив к выводу новым владельцем из здания рынка.

– Еще дикарок! – бушевали зрители. – Давайте посмотрим следующих! – требовали они.

– Непременно! – воскликнул ведущий. – Непременно! Здесь хватит дикарок до конца ночи. Вы не будете разочарованы. Все они красивы и прошли отличное обучение. Уверяю вас, вы получите настоящее удовольствие!

Присутствующие ответили ликующими воплями.

Элизабет и обе девушки были уже в цепях. Филлис и Вирджиния, очевидно, мучительно переживали только что перенесенное ими тяжелое испытание; в глазах у них блестели слезы. Элизабет, напротив, казалась радостной и довольной собой. Когда они готовились спуститься с деревянного помоста, Кернус, ткнув в мою сторону рукой, приказал двоим охранникам:

– Поднимите этого идиота на ноги, пусть она на него посмотрит!

Я отчаянно сопротивлялся, но выстоять против дюжих охранников не смог.

– Эй! – крикнул Филемон, обращаясь к девушкам на помосте. – Посмотрите на того, кто осмелился быть в числе врагов Кернуса!

Девушки обернулись, и Элизабет, пристально вглядываясь в толпу, впервые за все это время заметила меня, в рабских лохмотьях, со скованными за спиной руками – безнадежного пленника Кернуса, рабовладельца и убара Ара.

Она остолбенела от неожиданности. Глаза её широко распахнулись, а руки в тяжелых цепях невольно потянулись к искаженному ужасом лицу. Тут её довольно грубо потянули за цепи вниз с помоста, и она, едва не упав, спустилась на одну-две ступени. И тут, наконец, она поняла, что торги и продажа её были настоящими, что они несут ей рабство, а не освобождение. У неё вырвался дикий, пронзительный крик, крик боли и отчаяния, страха и разрушенных надежд. Она изменилась буквально на глазах; у неё началась истерика, и сопровождавшие её служащие невольничьего рынка, расценив её реакцию по-своему, быстро стащили её с помоста и увели куда-то в глубь здания.

– Пока её ещё официально не передали Самосу, – с кривой усмешкой заметил Кернус, – я, пожалуй, верну её домой и воспользуюсь её услугами. Сегодня она меня заинтересовала. Поскольку она рабыня красного шелка, думаю, Самос не станет возражать.

Я продолжал молчать.

– Уберите его отсюда, – распорядился Кернус.

Охранники, повиснув на моих скованных цепями руках, выволокли меня из амфитеатра.

Огни над зрительскими рядами снова начали гаснуть.

Отовсюду понеслись удивленные и восхищенные возгласы, заглушаемые предлагающими свои ставки покупателями, а за спиной у меня все продолжал звучать артистичный голос ведущего аукциона, подчеркивающего прелести и достоинства очередной рабыни, вышедшей на помост, чтобы заинтересовать собою граждан-рабовладельцев славного города Ар.