Максим Далин - Лестница из терновника-3. Прогрессоры

Закончить разговор Ри-Ё не удалось — его позвал Учитель. Но Лурху успела объяснить вдесятеро больше, чем сказала словами.

Это будет не дворцовый переворот и не бунт. Это — они собираются умереть за признание людьми их матерей. Это свято — и вот отчего с ними северяне, Учитель, аристократы…

Так Ри-Ё почувствовал огненное дыхание грядущей войны раньше, чем произошла первая стычка.

Усадьба — настоящий форпост. Феодальный замок с поправкой на местный стиль. Крепость посредине воюющей страны. Вокруг крепости ничего не растёт метров на триста: всё вокруг должно просматриваться и простреливаться. Львёнок живёт на собственных землях не слишком спокойно.

Дозорная башня — единственное, что можно разглядеть из-за крепостной стены из светлого песчаника. Сама стена — высотой около десяти метров и в зубцах бойниц. Подъёмная решётка и окованные железом массивные ворота ведут на крепостной двор. Над воротами — синее знамя с белой звёздочкой, небеса Творца со звездой Элавиль, путеводной звездой Прайда У решётки дежурит стража — четверо волков, вооружённых до зубов.

Наш отряд производит на стражу впечатление. Оцениваются знаки Прайда, труп поперёк седла, женщины, потерянный Ориту и его ошалевшие люди. Стража явно думает, открыть ли ей ворота или лучше дёрнуть во двор, опустить решётки и приготовиться к осаде.

— Братья, — дружелюбно и милостиво окликает Анну, — Львёнок Хотуру дома?

— Ты — Львёнок из Чанграна, старший брат? — осторожно говорит молодой боец. — А кто это с тобой?

— Львята Льва, — отвечает Анну таким непринуждённым тоном, будто не понял вопроса. — Пятый Львёнок и Маленький Львёнок. И их не годится держать за воротами.

— Это так, — еле выговаривает Ориту.

— Инху мёртвый… — как-то задумчиво, нерешительно говорит стражник.

— Ваш Инху оскорбил величие Прайда, — говорит Элсу. — И пытался обнажить оружие, чтобы убить меня. Я — любимый сын Льва Львов.

В его тоне столько жестокой надменности Прайда, что стражники больше не спорят. Нам открывают ворота — и отряд въезжает в крепость.

Двор мощён каменными плитами. Мрачно, пыльно и тесно; постройки из тёсанного камня — на расстоянии пары конских корпусов друг от друга, зато двор покрывает тень даже около полудня. Самое высокое сооружение — сам… донжон, я бы сказал, со сторожевой башней в виде штыка, потом — маленький храм с угрюмым ликом Творца в солнечном диске над входом. Дальше — конюшни, казарма, колодец… Между двумя постройками — лоскуток зелени, белым облачком цветёт миндаль и реденько алеет пара довольно чахлых деревьев т-чень: на затоптанной траве под деревьями возятся дети. Родничок бьёт в каменное корытце — и по ступенчатым желобкам стекает куда-то на задний двор, где теряется из виду. Самое широкое пространство — что-то вроде плаца напротив входа в храм. На краю плаца, к сооружению из жердей и вкопанных в землю столбов, вроде коновязи, привязаны — между столбами, за запястья, спина к спине — двое мальчишек, едва во Времени, одетых только в полотняные штаны длиной чуть ниже колена, босых. Их полунагие тела — в свежих синяках и царапинах, лиц не видно — головы опущены.

Под навесом у казармы волки играют в местную игру — похоже то ли на домино, то ли на нарды — и отвлекаются на нас. Рабыня с татуированным лицом и голой татуированной грудью, в одних складчатых шароварах, роняет глиняный кувшин и бежит опрометью куда-то за угол. Четверо волчат, отрабатывающих удары на палках, опускают палки и дико пялятся на наших девочек и на северян, я подозреваю. Редкое зрелище.

— Позовите Хотуру, кто-нибудь! — приказывает Анну.

Эткуру, Элсу и Кору подъезжают ближе к нему. Мои северяне останавливают лошадей рядом со мной.

— Оу, — еле слышно говорит Ар-Нель на языке Кши-На, — откуда у меня такое чувство, что драка может приключиться прямо сейчас — и я в этой драке кого-нибудь убью впервые в жизни?

— Интуиция, наверное, — подхватывает Юу в тон.

Тут и появляется хозяин усадьбы — хотя никакая это, чёрт бы её взял, не усадьба, а Хотуру — не помещик. Я затрудняюсь подобрать аналог его роли. Наместник?

Ему — лет сорок или около того; он заматерел и выглядит очень брутально, как случается с основательно подтверждёнными мужчинами, проводящими много времени в тренировках и спаррингах. Лицо, почти квадратное из-за квадратной нижней челюсти, узкие глаза, губы тонкие. Его волосы спрятаны под тёмно-синюю «бандану», на нем шаровары и что-то вроде короткого халата или кимоно, тканого пёстрым, сине-зелёно-чёрным геометрическим орнаментом. С ним — пожилой бесплотный священник с львиной бляхой поверх широкого балахона, пара бесплотных помоложе — то ли служек, то ли секретарей самого хозяина, и высокий хмурый парень лет двадцати. Сын, наверное — его скуластая угловатая физиономия изрядно похожа на суровое лицо Хотуру.

— Эй, кто… — начинает Хотуру и осекается.

— Я тебя помню, — говорит Элсу, и его жеребец пританцовывает под ним. — Ты — тот Хотуру, о котором отец мой, Лев Львов, сказал на Совете Старших Прайда: «Граница заперта их мечами…»

Хотуру расплывается в улыбке, которую издали можно принять за искреннюю.

— Творец мой оплот! — восклицает он. — Маленький Львёнок, любимый брат! Ты живой! Ты цел! С тобой — старшие братья! Счастливы наши звёзды — и возрадуется Прайд!

— Очень славно, — говорит Элсу, и я понимаю, что этот честный и отчаянный парень может быть здорово неприятным, когда захочет. — Ты знаешь меня — значит, твои люди больше не будут пытаться оскорбить Прайд в моём лице?

— Любой, кто посмеет, будет наказан! — заверяет Хотуру, прижимая руки к сердцу.

— Уже, — Элсу указывает на волков, снимающих труп с седла.

— Нашим людям нужна пища, нашим лошадям нужен корм, всем нужна вода и отдых, — говорит Эткуру. — И твой долг — принимать детей Прайда как полагается.

Я думаю, что не слишком приятно говорить с земли с теми, кто верхом — получается снизу вверх — но Хотуру, так и не отнимая рук от груди, заверяет, что ему радостно, почётно и он готов.

И его свита кланяется. А волки кланяются в пояс. Хотуру приказывает устроить всех, наши бойцы обоего пола, наконец, спешиваются, а рабыни, укутанные по самые глаза, тащат мешки с «кукурузой» для лошадей, сыплют в колоды около конюшен…

Ар-Нель, оказавшись около меня, тихо говорит:

— Здесь умеют лгать, улыбаясь.

— Тоже так думаете? — говорит Юу.

Ар-Нель кивает — и нас приглашают под навес. Деревянный помост там застелен потёртым ковром, валяется куча подушек, сшитых из кусочков кожи, и на круглой столешнице, снабжённой низенькими, в спичечный коробок, ножками, стоит плетёная корзина — или ваза — с сушёными фруктами и орехами.