Максим Далин - Лестница из терновника-3. Прогрессоры

И Кору очень понравилось, что его командир поел бараньего сердца, зажаренного на углях специально для «наших» Львят, но едва притронулся к вину. Кору тоже чуть пригубила, только чтобы держать чашку в руке — несущим истину не годится пить вино, как воду.

Тем более, что Анну и Ча тоже почти не пили. Они вели с чужими волками благочестивые беседы — и это было так здорово, что Кору всю ночь бы слушала, но Наставник ударил в гонг, когда звезда Элавиль засияла над башней храма, над собственным медным изображением. По-хорошему, после молитвы надлежало бы лечь спать.

Чужие волки устроили «наших» в кордегардии, предназначенной для молодых бойцов, у которых ещё не было детей. Это помещение всегда строилось с большим запасом — именно для того, чтобы в случае необходимости вместить братьев, которых привели обстоятельства и война.

Кору позабавило, что чужим даже в голову не пришло заикнуться, что женщинам и мужчинам не пристало делить одно помещение и спать бок о бок, или даже просто намекнуть, что женщинам полагалось бы пойти в жилище рабынь. Видимо, уравнять в правах волчиц и рабынь показалось кощунственно, хоть и те, и другие — женщины.

Кору с удовольствием отметила, что истина есть истина, если ей внимают настоящие братья.

Тюфяков на всех не хватило, на утоптанный глиняный пол набросали в три слоя соломы, накрыли одеялами — «наши» кое-как устроились. Масляные светильники в нишах горели тускло, все устали, многие были изрядно пьяны — хотелось спать, но Анну сказал, когда вышли местные рабы:

— Закройте один глаз, вторым — смотрите, — а когда такой Львёнок не велит спать одним глазом, выставив караул в доме собственного брата, лучше не спать обоими глазами, чего там…

Тем более, что командир задрёмывал на ходу. Женщины-волки сложили стопкой несколько тюфяков, Кору и Мидоху постелили сверху свои плащи, Маленький Львёнок сказал: «Кору, останься со мной…» — лёг и заснул раньше, чем его голова коснулась ложа, не снимая сапог и оружия. Кору стащила его сапоги, расстегнула ремень — а командир так и не проснулся.

Грудная лихорадка. Всё ещё очень мало сил — хорошо, что не чахотка…

— Кору, — сказал Мидоху, — обними его и поспи рядом. Говорят, здоровое дыхание придаёт больному сил.

— Да, — сказала Кору и расстегнула командиру воротник. — Я так и сделаю. Чуть попозже. Мне надо выйти на минутку. Ты ведь не собирался спать?

Мидоху покачал головой и положил на колени меч.

— Я сейчас вернусь, охраняй командира, — сказала Кору и пошла к выходу.

Ей не надо было по нужде. Она толком не понимала, что ей надо. Просто почему-то очень хотелось выйти на воздух.

— Кору! — окликнул Анну. — Далеко?

Кору подошла. Анну пил холодный северный травник из чашки для вина. Барсёнок Ча смотрел на Кору спокойными, бесцветными, как у всех северян, глазами и улыбался.

— Ты очень хорошо говорил, брат, — сказала ему Кору. — Совсем как Наставник святой жизни.

— Мне хотелось бы почитать священные книги, дорогая сестра, — сказал Ча. — Мне хотелось бы проникнуть в самую суть истинной веры, понимаешь? Чтобы, если случай сведёт меня с умным и тонким собеседником, не пришлось уморительно и нелепо выходить из себя, как этот Наставник-неудачник.

Анну коротко рассмеялся. На Ча он смотрел, как на любимого брата — преданно.

— Я достану тебе книги, — сказал он. — Мы доберёмся до ближайшего города, и я куплю тебе Собрание Истин и Книгу Пути. Ты, Ар-Нель, опять меня удивил.

— Долго ждать, — вдруг вырвалось у Кору. — Знаешь, Барсёнок, у Хотуру ведь молодой сын, он на внуков надеется, а ещё есть дети волков… В храме должны быть и Собрание Истин, и Источники Завета, и Книга Пути, и не по одной, я думаю. Чтобы учить детей. Я попрошу у Наставника? Скажу, что нужно для язычников, которые пока сомневаются, а? Ты говоришь так хорошо — пусть эти книги помогут тебе говорить ещё лучше.

Ча покачал головой.

— Позволю себе усомниться, что этот Наставник станет разговаривать с женщиной, милая сестра. Но он глуп, а я признателен тебе за желание помочь.

— Я попробую, — сказала Кору. — Если не станет, значит, не станет.

— Хорошо, — сказал Анну, и Кору вышла из казармы мимо часовых — северянина из «наших» и трёх волков из свиты «наших» Львят.

Как это «не станет разговаривать с женщиной», думала Кору. Я ведь не простая женщина, не деревенская рабыня, я — волчица, меня послали Львята из Чанграна! Книги нужны для обращения неверных! Как Наставник может препятствовать священной миссии?

В одном случае, решила она. Если он — вправду отступник. Так это и можно проверить.

Кору вышла во двор.

Наступившая ночь была свежа, почти холодна; зеленоватая луна, ущербная с краю «в старость», сияла в чёрных прозрачных небесах чисто и ярко, но священная звезда Элавиль стояла прямо над луной, и лунный свет не застил всевидящего ока Творца. Факелы во дворе догорали и чадили, но небесный свет был так ярок, что от строений протянулись длинные тени.

Чужие волки разошлись по своим местам. Спать ушли. По двору бесшумно сновали тени рабов и рабынь — мели двор, сбрызгивали водой, подбирали разбросанную посуду, объедки, забытые платки и куртки. В конюшне теплился огонёк — там ещё кормили и чистили лошадей.

В жилых помещениях волков и покоях Львёнка огонь не горел, зато окно храма бросало на плиты плаца длинную жёлтую полосу света. У дверей храма, на ступенях, сидели волки, четверо, и переговаривались вполголоса.

Что за дикость, подумала Кору, оставлять караульных у храмовых дверей! Зачем?! Хорошо, Хотуру не доверяет Львятам из Чанграна, но, если не веришь — поставь телохранителей у дверей и окон собственной спальни! Не думает же Хотуру, что «наши» могут ограбить Творца? Правоверные в доме у правоверных — ради власти и дележа полномочий может случиться всякое, но уж не осквернение общих святынь!

Единственное логичное объяснение, которое Кору придумала — у Хотуру в храме важный разговор, и он не хочет, чтобы этот разговор слышали «наши». Но раз он не хочет — то просто необходимо услышать.

Входить в храм через охраняемую дверь Кору передумала. Зачем сообщать о себе?

Она нырнула в тень, как в воду, и прижимаясь к стене, неслышно ступая и почти не дыша, пригнувшись, прокралась мимо освещённого окна. Обошла храм вокруг.

Жильё для рабов и рабынь тоже стояло тёмное. А дверца для храмовых служек, похоже, не была заперта: на ступеньках сидел волчонок лет шестнадцати и спал, прислонившись головой к дверному косяку. Его меч в ножнах лежал рядом с ним. От волчонка пахло вином шагов с шести.

Кору усмехнулась. Горе-караульщик, видимо, был трезвым, когда его ставили на этот пост, а набрался потом — флягу с остатками вина он прижал во сне ладонью к бедру. Этот мальчик, наверное, не верил, что Львята Льва и их люди способны на какой-то подлый поступок, или просто, как все нормальные люди, не мог представить себе злодеяния в храме.