Лев Жаков - Бешенство небес

На бортике бассейна сидела птичка.

Маленькая и не совсем обычная. Во-первых, она была из мягкого стекла, хотя и мутного, дымчатого. Во-вторых, клюв ее напоминал стержень с дырочками... то есть, подумал Тео, дудочку.

Пичуга повернула голову и засвистела.

– Нет, нет! – выкрикнул капитан, увидев, что происходит в бассейне. – Хватит, не надо! Мне надоели чудеса, все это становится нелепо, я не хочу больше... – Он замолчал.

Мелодия, которую высвистывала птица, становилась все сложнее и быстрее; в ритм с ней жидкость в бассейне подрагивала, выпячивала над поверхностью мелкие волны, изгибала их геометрическими узорами... Мелодия стала еще изощреннее, и тогда жидкость плеснулась, собираясь от стенок к центру, вспухая шаром, а затем расплющиваясь колесом, взмыла, отращивая в нижней части извивающиеся отростки.

– Чтоб ты лопнула! – с чувством сказал Тео.

Внутри взлетевшей над бассейном большой прозрачной медузы медленно разгорался и затухал чистый бело-голубой свет.

Песня смолкла. Взмахнув крылышками, птичка упорхнула, но Тео не обратил на нее внимания.

Свет в теле медузы загорелся ярче, мерцая, чередуя короткие вспышки с длинными, плавными изменениями своей яркости. Потом быстрая волна свечения пробежала по телу от подрагивающего купола до тонких извивающихся щупалец, стекла с их кончиков, пронеслась по воздуху... и влилась в голову Смолика .

Капитан отпрянул, попытался отвернуться, закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого, понимая, что свет берет над ним контроль, – но сделать ничего не успел и просто уселся на пол, привалившись спиной к окну.

Теперь сияние было со всех сторон, внутри и снаружи, Тео целиком погрузился в него. Все остальное исчезло; не только пещера с проемом, коридор и провал – весь мир канул в небытие. Свет мигал, струился, менялся, и вдруг Смолик понял, что изменения эти на самом деле – слова. Свет говорил с ним. Он сказал:

– Здесь Квази. Слышишь теперь? Понимаешь? Спаси!

– Кто ты? – растерянно спросил Тео. При этом он не произнес ни слова, а вернее, произнес беззвучно, внутри своей головы.

– Квази здесь. Помоги, помоги, помоги!

– Квази? Это имя? Так тебя зовут? Я – Тео Смолик. Я человек. Кто ты?

– Имя... да, имя. Я – Квази. Я ум мира. Я есть психический аспект, имеющий признаки личности, но не являющийся ею в понятном тебе смысле. Вы называете меня Аквалон.

Их оказалось трое. Туземец, скорее всего – гварилка, белокожий с треснувшим моноклем и маленький смуглый мужчина в сплетенных из кожаных ремешков узких шортах.

– Фавн, поглядите, кто это... – начал белый и вскрикнул: – Что вы делаете?!

Уги-Уги сразу решил, что самую большую угрозу представляет гварилка – это племя как-то даже напало на монарший остров Атуй из-за того, что он приказал убить Пулеха, их наместника. Поэтому, оказавшись в галерее, толстяк первым делом набросился на туземца. Пистолет давно был разряжен, и Уги-Уги занес руку с ножом. Но гварилка, узрев грозную и страшную Большую Рыбу, самого€ великого повелителя Суладара, голого, опоясанного лишь ремнем, странно изменившегося, с переполненным яростью, искаженным, непривычно худым лицом, – увидев все это, повалился на колени, завопил что-то нечленораздельное и стал биться головой о желе. Только это и спасло его. Или, скорее, отложило время смерти: решив, что испуганный туземец наименее опасен, монарх повернулся к остальным.

– Король? – удивленно спросил белый. – Успокойтесь! Мы не причиним вам вреда. Я видел вас как-то, когда вы спускались в провал. Что вы делаете зде... – Он не договорил. Кулак Уги-Уги врезался в его лицо, сломав монокль.

Белокожий повалился на спину, а монарх развернулся к щуплому метису в шортах. Тот стоял, улыбаясь, подняв руку к лицу. Гварилка на полу затих, прижавшись лбом к желе.

– Ты... – начал Уги-Уги, делая шаг к метису, и тут из поднятого кулака, в котором была зажата тонкая красная трубочка, вылетел лучик света и вонзился в плечо. Впрочем, ставший из-за голода непривычно прытким, монарх успел нырнуть вбок, так что световой дротик лишь царапнул кожу, вместо того чтобы пронзить предплечье. Ощущая жжение, Уги-Уги бросился вперед и двумя ударами – кулака и кинжала – сбил человечка с ног. Кинжал при этом тоже упал, и монарх выхватил из кобуры пистолет, крепко сжал за ствол. И замер, громко дыша, над поверженным телом: сзади донеслись шаги.

Он повернулся, решив, что это гварилка нашел в себе силы и смелость подняться на ноги, собираясь раздробить туземцу лоб рукоятью пистолета, но увидел белокожего, который бежал, занеся над головой руку с костью какого-то животного.

Желтая пелена взметнулась перед глазами, и белый исчез – его место занял другой силуэт, куда более зловещий.

– Демоны! – взревел Уги-Уги, хватая врага за горло. – Сыны Марлоки!

Кость, скользнув по обвисшей щеке монарха, упала. Толстые пальцы сжали шею демона... или всего лишь стоящего перед Уги-Уги обычного белокожего мужчины? Гул в голове сменился грохотом, что-то задребезжало, поднялся бледно-желтый вихрь света, и новые силуэты – нечеловеческие, с крыльями и когтями, – выступили из него. Уги-Уги понял: никаких людей здесь нет, его окружают одни только отпрыски древней демоницы. Он отшвырнул того из них, которого держал за шею, нагнулся, обрушил рукоять на худую грудь второго, потом поднял его за лапы и бросил в провал. Расставив руки, шагнул к третьему, собираясь отправить всех демонов в глубины преисподней, чтобы ядовитый свет растворил их там, сжег, когда что-то кольнуло его в живот снизу.

Боль, словно сильный порыв ветра, сдула затмевающие рассудок дымные клубы безумия. Уги-Уги увидел, что в галерее появился еще один белокожий: от прохода быстро приближался молодой мужчина. У незнакомца были светлые волосы, заплетенные в короткую толстую косицу, торчащую наискось вверх над затылком.

– Большая Рыба? – удивленно произнес он, а после выкрикнул: – Эй, крошка, а ты что там делаешь?!

Боль стала сильнее, и Уги-Уги опустил глаза. Нахака, его любимая наложница, его покорная, готовая ради него на все рабыня, стояла на коленях, обеими руками сжимая кинжал, выроненный монархом, и долбила живот хозяина, раз за разом вонзая клинок в его глубокий темный пупок, напоминающий мышиную норку.

Монарх разомкнул губы, видя кровь, бегущую по животу и ногам, силясь языком вытолкнуть наружу забивший рот ком влажной ваты и сказать Нахаке, чтобы она перестала, ведь он – владыка Суладара и ее хозяин, и это не дело, чтобы рабыня кромсала живот своего повелителя, – но тут она, выдернув нож, размахнулась и всадила его вновь, да так, что клинок вошел целиком.

И тогда Уги-Уги понял: да она же убивает его!