Алексей Глушановский - Цена империи

– И? – подпрыгнул я от радости, предвкушая что-то интересное.

– Что и? Всё! – раздался за решёткой обиженный простуженный голос.

И мои нервы сдали. После всей грязи, пошлости, разврата, это детское признание заставило меня биться в истерике от неудержимого хохота.

– Что здесь смешного?! Что здесь смешного я тебя спрашиваю?! Ответь мне, святой инквизитор? – гневно отдёрнулась шторка и на пороге стояла она, простуженная, осипшая, но так горячо любимая! Я протянул к ней руки, но она гневно отдёрнула их и выскочила прочь.

А вечером к ней на исповедь поплёлся я. Теперь была очередь Тахо успокаивать меня как ребёнка, гладить и ласкать. И подобно мне она не воспользовалась моей слабостью, а жаль!

Наступила ночь. Потрескивал камин, и довольный словно кот, объевшийся сметаны, я возлежал на кровати, пристроив свою голову на коленях сидящей цыганочки, и, наслаждаясь теплотой и её ласковым и осторожным копошением в моих волосах, хотелось заурчать от блаженства.

– Я никогда не говорила первой «люблю», – озабоченно произнесла вдруг она. – Скажи, ты, правда, любишь меня? Правда, не ответил утвердительно только потому, что нуждаешься в хорошей шпионке?

Конечно же, я её любил! Сколько раз я метался ночью по кровати, сколько раз грыз свою душу влюблённостью! Я был старше, но влюбился в неё как молодой пылкий юноша, словно и не было прожитых лет! Как часто я говорил себе, что стар и не нужен ей, такой молодой и красивой, что тешу себя напрасными надеждами! И вот я ошибся! Поэтому с нежностью и лаской произнёс:

– Я всегда говорю только правду, за исключением тех случаев, когда льщу по долгу службы.

– У тебя странный дар, – вдруг улыбнулась она. – Ты умеешь управлять людьми, вить из них верёвки, но свой талант ты бы мог применить по-другому, на благо. Мог бы стать послом, советником.

– Я тщеславен от рождения.

– Почему не борешься с этим?

– Не хочу. Ещё я самоуверен, знаю себе цену и умею добиваться чего хочу. Не передумала меня любить?

– Нет. Это не мне решать.

– Ты любишь порочного человека, который хочет с тобой согрешить и толкает на грех тебя, – прошептал я, уже не в силах оторвать взгляд от её упругой молодой груди, затянутой в корсаж.

– Может так надо? – спокойно посмотрела она мне в глаза, доверчиво и с любовью.

– Что? – не понял я.

– То, что случилось со мной, – повторила она, впервые не отводя взгляд. – Может, всё, что происходит со мной и должно быть?

Я смотрел в её глаза и думал, как они прекрасны.

– Может, всё уже записано там. Ты, я, наш разговор, твоё тщеславие, моя бедность. Твой дар управлять людьми, мой – вызывать страсть. Я грешница, Кристиан, но, может, всё так и должно быть?

И впервые в жизни я не смог ответить на вопрос и отвёл глаза.

– У тебя странные руки, – улыбнулась она, рассматривая мою ладонь. – Но линия жизни такая короткая! А у меня длинная, я не могу без тебя. Я хочу, чтоб ты жил!

– Ты что? Гадаешь?

– Нет. Если б ты знал, что я только ни делала, чтобы удержать себя от этого. Это грех. Я не хочу знать нашу судьбу, но на сердце так больно и тревожно. Все приметы говорят, что мы расстанемся. Я не хочу слушать ветер, не хочу верить разуму, своему нутру.

– О чём ты говоришь? – приподнялся я на локте.

– Кристиан, я должна тебе кое в чём признаться, – тихо прошептала Тахо, заглядывая в глаза, – дело в том, что я ведьма.

– Что?

– Я ведьма.

– И я держу сейчас на руках настоящую ведьму? – усмехнулся я, притягивая и сажая её к себе на колени.

В её глазах отражалась вечность.

– Да, мой инквизитор.

– И ты меня околдовала? – всё еще пытаясь шутить, спросил я, но она оставалась серьёзной.

– Нет. Я никогда в жизни этого не делала. Это грех, но и вы не так понимаете значение, само название.

Постепенно до меня стал доходить смысл её слов и осознание того, что та не шутит.

– «Ведьма» от слова «ведать, знать». Она… Что такое? На тебе лица нет! Ты сожжёшь меня? Да?

– Что?! Как ты можешь такое предположить?!

– Но я

– Ты никакая не ведьма! – упрямо решил я, убеждая уже столько не себя, сколько её. – Просто ты устала, устала быть в напряжении, боишься за меня. У каждой женщины те же тревоги, те же заботы. Господи! Да в конце концов я тоже боюсь потерять тебя, меня тоже мучают глупые предрассудки, приметы и прочее! И что?! Я тоже ведьмак?!

– А вдруг

– ТАК! ТЫ – НЕ ВЕДЬМА! Я ИНКВИЗИТОР, Я ЗНАЮ!!! Кстати, почему ты меня так называешь?

– Мне нравится. Тебе неприятно?

– Нет, – признался я, целуя её. Мне, как ни странно, тоже нравилось быть «её инквизитором». Только она, моя родная, моя милая, моя любимая, могла так произносить.

– Люби меня, мой инквизитор, – вдруг прошептала она, робко берясь за шнуровку корсажа, и я впервые нарушил свой обет.

А, проснувшись наутро, испугался. Испугался за себя, за неё. Что с нами будет? Теперь и меня могут прижать к стенке! И где обоим скрыться? Находясь рядом, Тахо в любую минуту могла оказаться в опасности. Смертельной. Но при одном лишь взгляде на беззаботно спавшее рядом чудо все страхи и опасения отошли на второй план. Улыбнувшись, я поцеловал золотистое плечико и осторожно, чтобы не разбудить, встал.

Вдруг дверь открылась и вошел широкоплечий черноволосый детина с огромным мешком за плечами. Увидев меня, тот ухмыльнулся:

– Она всегда умела добиться своего, не правда ли святой отец?

– А что собственно вы тут делаете? – опомнился опешивший инквизитор.

– Да вроде бы живу. Это мой дом.

– А?

– Да я уже понял, что вы меня не ждали, – добродушно засмеялся он, похлопывая по плечу. – Она, кстати, тоже. Я вернулся на день раньше. Но не волнуйтесь вы так! Для нас обоих выгодно молчать. Не хочу, чтобы на добродетели козочки появилось пятно.

Козочки? Козочки?! Козочки?!!! Ишь, ты, какой заботливый, козёл!

Я отчётливо ощутил, как из чешущегося лба вылазят огромные ветвистые оленьи рога. Старый дурак! А я ещё надеялся, что нужен ей!

– Но выйдем, а то ещё разбудим её, – заговорчески произнёс хозяин.

– Минуту я только оденусь.

– Хорошо, – пожал собеседник плечами и вышел.

Сказать, что я был зол, значит, ничего не сказать. Впервые в жизни почувствовал себя оленем! Козочка! Это ж надо! Когда меня нет её обслуживает этот добродушный малый, а когда я… Ну, козочка! Только те, кто хоть раз в жизни побывал такой же венценосной особой, поймут злобного инквизитора.

Быстро одевшись, я швырнул на стол мешочек золотых монет и записку: «Если бы каждый любовник платил тебе, ты бы не жила в хибаре и не танцевала на улице».

Во дворе, сидя на брёвнышке, меня ждал крепыш.

– Вино будешь? – благодушно предложил он.

– Нет! – рявкнул я.

– А жаль, – философски произнёс тот. – Ты куда?

– Уезжаю.